Улица была залита солнцем. Омытое вчерашним дождем небо безмятежно синело. Перед домом стояла "Волга". Шофер, молодой коряк, улыбаясь, открыл нам дверцу. Юра прижался к отцу. Они стояли у подъезда. Проводить меня выскочила и Лариса.
- Какая ты скрытная,- упрекнула она меня,- я только сегодня узнала, что ты внучка Михаила Михайловича... Здравствуйте, доктор, вот у вас будет наконец действительно родная внучка. А то всю жизнь возитесь с чужими людьми.
- Поезжай, Долган...- попросил Иннокентий.
Мы с дядей уже сидели в машине. Она рванулась с места. Лариса и Лена помахали мне рукой. Миэль, кажется, заплакала. Костик крикнул вслед, что скоро придет.
- Рената Алексеевна тоже вчера приехала,- сказал дядя.- Там письмо Реночки - выговаривает нам всем, что плохо тебя встретили. Но никто не знал. Я ведь каждый день звонил Кафке, справлялся, не приехала ли. Вот как неладно получилось, Марфенька.
- Я не знала, что вы звоните. Не сердитесь, пожалуйста.
- Мы-то не сердимся. Лишь бы ты не обиделась. Мы все очень тебя ждали.
Когда мы вышли из машины, в дверях коттеджа стояли улыбающиеся супруги Тутава. Оба радушно приветствовали меня, оба расцеловали, как родную, потому что родным для них был доктор Петров.
Квартира родителей Ренаты встретила меня солнцем, чистотой, запахом цветов, блеском промытых листьев. Над каждым окном матово-молочные длинные лампы дневного света - подсветка для горшечных растений в долгие вечера и зимние камчатские дни.
И много, много книг, стеллажи с пола до потолка, не менее двух стен в каждой комнате. Я исподтишка жадно оглядела их: найдется, что почитать.
Мне отвели отдельную комнату - Реночкину, уютную и добрую. На стенах висели холсты Ренаты, в основном масло и несколько акварелей...
Над узкой деревянной кроватью - портрет Иннокентия акварелью, каким его видела Рената Тутава.
Я только мельком взглянула на него и тотчас вышла ко всем в столовую. Там был сервирован праздничный стол, кого-то ждали. Я села рядом с дядей на диване.
Рената Алексеевна переставила на столе вазу с цветами, и меня удивило изящество каждого жеста этой моложавой пятидесятилетней женщины. Когда она села затем на стул, положив ногу на ногу, и закурила сигарету, меня опять поразила та непередаваемая естественная грация, которая в жизни встречается разве что у выдающихся балерин.
А ведь Рената Алексеевна много пережила за свою жизнь, много и тяжело работала, и теперь она вернулась с каменистого острова в океане, где лазила по скалам, терпела непогоду и была лишена самых элементарных удобств.
Нет, совсем не похоже, что она на двенадцать лет старше своего мужа,они казались ровесниками... И ничуть не удивляло, что он любил ее, боялся потерять, был счастлив и горд, что она его жена. Я сразу полюбила мать Ренаты и Иннокентия и не могла понять, почему Лариса так яростно ненавидела ее. Кафка Тутава с лукавой улыбкой рассматривал меня.
- Так, выходит, ты моя племянница, а я твой дядя. Нетерпимая племянница. Строгая.
Тутава рассказал отцу и жене о моем выступлении на собрании докеров.
- А я не подозревал... думал, однофамилица. Работаешь ты хорошо. Я расспрашивал. Умница, и красивая к тому же.
- Что вы... дядя Кафка! Лицо его просияло.
- Вот молодец! Назвала меня дядей, да еще моим настоящим именем. Спасибо. А то меня все в городе называют Кирилл Михайлович. Считают, что секретарю горкома как-то не подходит имя Кафка. Хотя я коряк. Кстати, я вырос, как и родился, коряком благодаря твоему дедушке. Русский врач Михаил Михайлович Петров воспитал дитя корякское в уважении и любви к его предкам. И за это я еще больше люблю своего отца. И тебя буду любить, Марфа. Сдается мне, что ты настоящая Петрова.
- Еще сама не знаю, достойна ли я вашей любви и уважения,- серьезно ответила я.- Работать меня научили, но, может, испытание придет совсем с другой стороны?
- Ты уже выдержала первые жизненные испытания: работала и училась. Это не легко.
Я медленно покачала головой.
- Мне только девятнадцать лет, и работа - это еще не все.
- Ты, наверно, хочешь есть?- обратилась ко мне Рената Алексеевна.- Мы ждем Иннокентия. Он должен скоро подойти.
- Спасибо. Я только что завтракала. А почему Иннокентий Сергеевич не поехал с нами?
- Он... у него какое-то дело. Скоро будет.
В соседней комнате раздался пронзительный телефонный звонок. Все вздрогнули и как-то замерли, словно ждали от телефонного разговора только плохого. Помню, меня это удивило.
- Междугородный,- успокаивающе сказала Рената Алексеевна, но она казалась встревоженной.
Тутава пошел к телефону. Все примолкли. Разговор длился минут пять...
Тутава вернулся с каким-то непонятным выражением лица. Как будто ему хотелось показать, что всё в порядке и он очень доволен. Он сел на стул возле жены и, ощупав свои карманы, (он недавно бросил курить), попросил у жены сигарету. Закурил.
- Ну, вот, меня утвердили директором рыбкомбината,- сообщил он радостно, но ни отец, ни жена не разделили его радости, и было ясно, что она напускная. Все молчали, обдумывая новость. Открылась дверь, и вошел Иннокентий.
- Ждете меня,- заметил он, окинув взглядом стол с нетронутыми блюдами.
Он на ходу поцеловал мать в щеку и сел возле нее за стол.
- Празднуем знакомство с Марфенькой Петровой? - он внимательно оглядел всех,- Какие-нибудь новости?
- Кафку утвердили директором рыбкомбината,- коротко пояснила Рената Алексеевна.
Иннокентий потемнел, словно тень от тучи упала на его лицо.
- Так. Лариса может праздновать победу... Всю жизнь на партийной работе, теперь на хозяйственную? Как еще...
- Ерунда! - резко оборвал его Кафка Тутава. - Директор такого крупного рыбного комбината - это та же партийная работа. И я ведь сам напросился.
- Да, после того как тебе предложили ехать секретарем райкома на другой конец Камчатки. И чего добилась? Что, она мне милее стала после сотни анонимок по адресу моих родителей?
- Никто не принимал их всерьез,- уронила расстроенная Рената Алексеевна.
- Больше она не сделает этого,- сурово отрезал Тутава,- прокурор предупредил ее.
- Не боится она прокурора, отец...