Новый посетитель на следующий день объявился вновь, потом опять и так неделю подряд. Он молча сидел в уголке и только смотрел, по большей части на хозяйку заведения. Его взгляд обеспокоил Леокадию. Нечто неуловимо тревожное, непонятное читалось в нем. Неужели он пришел к ней? Трудно представить, что можно добровольно оторваться от упоительных прелестей Бархатовой.

Как-то раз поутру посыльный принес на квартиру госпожи Манкевич огромный, запакованный в кремовую бумагу букет. Лека развязала его и ошеломленно уставилась на подарок. Искусно выполненные из шелка и вощеной бумаги увядающие розы.

Смерть, но какая прекрасная! Бурые, терракотовые, коричневые, желтые цвета в самом изысканном сочетании. Букет издавал едва уловимый запах, от которого у девушки закружилась голова. Ни записки, ни карточки, только бант. Но именно такой расцветки вчера красовался галстук на новом посетителе.

Вечером Леокадия с трудом дождалась, пока появиться Резаков и займет свое место в глубине небольшого зала.

– Нынче поутру я получила очень необычный букет. Его отправитель – человек невероятный. Его вкусы и пристрастия необыкновенны. Он мастер изысканных аллегорий.

Леокадия присела на стул рядом с посетителем и выразительно посмотрела на галстук.

– Кому же, как не вам, разгадывать аллегории, вы такая мастерица! – и Резаков кивнул на стены.

Леокадия усмехнулась и закурила длинную папиросу. Она знала, что ее длинные пальцы в крупных перстнях, узкое запястье с редкой красоты браслетом, губы, выпускающие колечки дыма, и чуть прищуренные глаза действуют на мужчин неотразимо.

– Это не я мастерица, а мои друзья.

– Умение выбирать людей – тоже мастерство.

Резаков смотрел на собеседницу, почти не мигая. Его взгляд гипнотизировал девушку. Она с усилием отвела глаза.

– Ваш подарок многое сказал мне. Вы поэт, хоть и не написали ни строчки. Значит, вы пришли туда, куда следует. Здесь вас оценят по достоинству.

– Да, я воспеваю смерть. Смерть грязного и пошлого мира. Он давит на меня, но я еще не свободен от его оков. Они тяготят меня, но мне не хватает сил на последний рывок.

– Что же мешает вам?

– Страсти, обыкновенные человеческие страсти и желания. Когда я буду полностью от них свободен, вот тогда меня ничто не остановит.

Лека слушала нового знакомого и не сводила с него глаз. Она мало что поняла из его речи, но ей стало совершенно очевидно: наконец перед ней возник именно тот человек, который способен свести ее с ума!

– Вы говорите так интересно, но непонятно. Я мало знаю вас, хотя мы встречались.

– Огюст. Огюст Резаков, – он тряхнул головой.

– Странное имя.

– Да, я выбрал его сам. Есть на свете личности, которые зажигают свет в твоей душе. Один великий разрушитель, француз, стал для меня таким светочем. Он томится в застенках, его преследуют, но дело его живет. Его идеи прошли сквозь стены казематов. Но вы, конечно, и не слышали о таковом. Впрочем, это не имеет значения. Посвященных – единицы, рабов – толпы.

– Но… – Лека заволновалась. Несомненно, что на данном этапе своей жизни она принадлежала к той самой толпе, о которой столь презрительно отозвался Резаков.

– И не просите. Вам не следует знать большего. Во имя вашей красоты. Ведь вы прекрасны. Вами можно только любоваться. Обожать, не притрагиваясь. Вам нельзя приближаться к огню. Оставьте меня наедине с этим огнем.

Сказав это, Резаков потух и безразлично уставился на поверхность стола.

Лека, ничего не видя и не слыша вокруг себя, пошла прочь. Бренчал рояль, стоял невообразимый гвалт, на сцене снова извивались полуобнаженные тела, но она шла, как ей казалось, в полной гробовой тишине, точно в уши заложили вату.