-Хорошо тебе? А мне страшно, поговори со мной...

ЕЩЕ ЖИВОЙ!..

Старый кот совсем выжил из ума! Я зову его, а он не слышит. Подхожу ближе:

- Феликс!

Наконец, увидел меня:

- А, это ты...

Шерсть свисает клочьями, у основания хвоста почти голо и видна свежая царапина - значит досталось, убегал от кого-то... Он потягивается, вытянул вперед лапы и зажмурился. Вот лапы узнаю - такие же мощные, как были много лет тому назад, когда он сам пришел к нам. Он зевает. Правого верхнего клыка нет. Вышел из кустов и стал чесать за ухом, долго, с костяным стуком. Летит пух во все стороны. Я стою и жду его. Наконец, пошел, но тут же снова потерял меня, чуть не попал под ноги прохожему, кое-как выпутался и стоит, смотрит по сторонам. Увидел двух женщин - не пойти ли обратно, с ними... Я подхожу и беру его на руки. Он сухой и легкий как пушинка. Ставлю на плечо, он это любит, и мы идем вверх по лестнице. Ходить ему стало трудно, что ли? Прыгает он еще неплохо, а бегать вот совсем не хочет... Он сосредоточенно ест, медленно пережевывает кусочки рыбы, потом долго пьет молоко и отходит в сторону. Теперь он прыгнет на колени, обязательно прыгнет. Он подходит и прыгает, легко отделяется от пола - и уже у меня. Нет, он еще молодец. Теперь он будет долго дремать, а потом встрепенется и побежит к двери. Никакими силами его не удержишь. Каждый раз он уходит как на войну, и я не знаю - увижу ли его еще. Его нет целый день, а вечером, в темноте, подхожу к дому и зову: "Феликс!"

От темных кустов отделяется маленькая тень - он здесь, живой...

НА ДОРОГЕ.

Голубя раздавили. Колесом впечатали крыло в асфальт, шея в крови. Он на спине - бьется, выгибается, встать не может. Увидел меня - затих... И вдруг отлепил крыло, перевернулся, на лапки встал. Стоит покачиваясь... Рядом на синем инее четкий отпечаток крыла, как след давно умершей птицы... А голубь еще жив. Покачнулся, пошел к придорожным кустам. Все уверенней идет, все быстрей. Дошел, упал - замер, сразу горсткой помятых перьев стал - из них клюв раскрытый торчит, в него влетают снежинки... Сухой снег милосердно засыпал птицу. След крыла на дороге посветлел и растаял. Только розовое пятно упорно пробивалось на поверхность, смущало бездумную белизну...

А я шел и думал - почему я такой трус?.. И жить боюсь, и умереть боюсь...

ВЕЛИКОЕ ИСКУССТВО!

Два парня, будущие гении, их звали Ван Гог и ПольГоген, что-то не поделили. Мнения зрителей, наблюдающих эту историю, разделились - одни за Вана, другие Поля поддерживают. Вана защищают те, кто видел американский фильм, в котором он, до удивления похожий на себя, мечется - не знает о будущей славе, досконально рассказывает про картины, по письмам брату, и отрезает себе ухо в минуту отчаяния. Он так встретил этого Поля, так принял в своем доме в Арле!... а тот, безобразник и бродяга, заносчивый силач. "И картины писать не умеет... да! - так сказал мне один интеллигентный человек, сторонник Вана, - они у него уже цвет потеряли и осыпаются..." Тут на него наскочил один из лагеря Поля и, с трудом себя сдерживая, говорит: "Мне странно слышать это - осыпаются... а ваш-то, ваш... у него трещины во!" - и полпальца показывает. А тот ему в ответ... Потом, правда, Ванины поклонники приуныли - смотрели фильм про Поля, французский, и некоторые даже не знают теперь, кто был прав. А нам это так важно знать... Вану страшно и больно, он выстрелил себе в живот, уходит жизнь беспорядочная и нескладная, несчастная жизнь. Все эскизы писал, а до картин так и не добрался. Но это он так считал, а эти-то, болельщики, они же все знают наперед, все!... им чуть-чуть его жаль, в неведении мучился, но зато что дальше будет - ой-ой-ой... мировая слава... гений... Что Поль, что Поль... На своем дурацком острове, полуслепой, художник называется, умирает от последствий сифилиса или чего-то еще, тропического и запойного...

- Он нормальный зато, Поль, и жену имел, пусть туземную, а ваш-то Ван просто псих, уши резал и к проституткам таскался...

Представьте, идет вот такой спор, хотя много лет прошло, умерли эти двое. Ну, и что, если давно. Смерть весьма нужное для славы обстоятельство. С живыми у нас строже, а мертвые по особому списку идут. У них льготы, свое расписание... И все-таки важно их тоже на своих и чужих поделить - Ван, к примеру, ваш, а Поль - мой... И вот болельщики, собравшись густыми толпами, валят в музеи, смотрят на Ванины и Полины картины, которые почему-то рядом - и молчат. Думают:

- ... Ван все-таки лучше, потому что обожает труд, руки рабочие и башмаки... А Поль - этих бездельниц таитянок, с моралью у них не того...

- ... Нет, Поль, конечно, сильней, он с симпатией жизнь угнетенной колонии изображает... к фольклору ихнему уважение проявил...

Сзади кто-то хихикает - "мазня... и я так могу..." Болельщики хмурятся, шикают, все понимают, как же - смотрели, читали... Вот если б им похлопать гения по плечу -"Ваня, друг, держись, мировая слава обеспечена..." Ах, если б им жить тогда...

Тогда... А кто кричал тогда - "бей их..."? А потом шел в музей постоять перед Лизой...

СНОВА УДРАЛ.

Федор лежал на скамейке и смотрел, как тускнеет закат. Вдруг с легким треском распоролось небо, просунулась большая рука, согнула указательный палец и чуть хрипловатый вежливый голос сказал:

- Иди сюда, Федя...

Федор спустил ноги со скамейки. Идти тяжело, но надо. Когда выпил, спорить с начальством не стоит, тем более, с таким высоким... За домом земля истончалась - наверху небо и внизу небо, посредине почва тонкой лепешкой. Встал Федор на край земли, посмотрел вверх - видит, пальцы нервно барабанят по небу. Ишь, издергался весь... Зевнул:

- Говорили, нет тебя...

- На момент отлучился. Не успел вернуться, слышу - кто-то матерится. Европа спит уже, а ты безобразничаешь.

- Хо-хо, ну, это что-о... Ты бы днем послушал, что творилось. Как с луны свалился.

Голос пообещал:

- Вот еще на полстолетия отлучусь, а потом тысячу лет никуда не собираюсь.

- Командировка, что ли?..

- Ну да... Но ты не хулигань, с женой помирись, матом не ругайся... и картошку, наконец, убери, ведь позор...

Федор проснулся - Бога нет, небо светлеет, ветер несет листья осенние, скамейка за ночь остыла...

- Убери, убери... а сам снова удрал...

ЧЕРЕЗ МИЛЛИОН ЛЕТ.

Через миллион лет здесь будет море - и теплынь, теплынь... Папоротники будут? Папоротники - не знаю... но джунгли будут - и оглушительный щебет птиц. Лианы раскачиваются, на них обезьяны. Немного другие, на кого-то похожие... но не такие наглые, наглых не терплю. В тенистой чаще разгуливают хищники, саблезубые и коварные. Мимо них без сомнения топает, продирается... не боится -велик... Слон, что ли? Ну, да, суперслон, новое поколение... Вот заросли сгущаются, наверное, за ними река? Конечно, река, называется - Ока, желтоватая вода, ил, лесс, рыбки мелькают... Пираньи? Ну, зачем... но кусаются. Сапоги прокусят? Нет, в сапогах можно... За рекой выгоревшая трава, приземистые деревья... Дубы? Может и дубы, а может баобабы, отсюда не видно. Иди осторожней - полдень, в траве спят львы... Нет, это не они... но очень похожи, только грива сзади, а голова голая... А, это грифы - у падали примостились... львы под деревьями и на ветвях, в тени... Вот и домик... огород, в нем картошка, помидоры, огурцы... двухметровые... Вообще все очень большое, ботва до пояса, трава за домом выше головы. Раздвинешь ее - там белый тонкий песок, вода... Море... Никаких ураганов, плещет чуть- чуть, и так каждый день - и миллион лет покоя... Миллиона хватит? Хватит-хватит...

Теперь что в доме... Вот это уже слишком. Я просто уже без сил... Сядем на ступеньки. Бегает, суетится головастый муравей. Термит, что ли? Нет, рыжий... Что теперь дальше?... Картошку окучивать, помидоры поливать?...

ЛИСТ СУХОЙ.

Осенью зеленый лист становится желтым. В нем какой-то пигмент меняет цвет. Я уже забыл, что в точности там происходит. Почему-то я зеленые листья не люблю и не замечаю, они кишат массой какой-то и просто раздражают, а вот лист желтый - задевает меня. Он висит на ветке, почти голой, рядом с ним небо, высокое и холодное. Стволы деревьев - черные и блестящие от дождя, в зеленоватых пятнах и ржавых крапинках. Стволы торчат из земли, мокрой и холодной, а на земле - желтые листья. Мой лист тоже скоро упадет, но пока он держится. Вот подует ветер, застучат по стволам крупные капли - и вспорхнет листочек, и медленно пойдет к земле, к другим листьям. Но пока что он еще на месте. Потом их сгребут в большие кучи и подожгут... Я каждый день смотрю на него - он совсем прозрачный и светлый, и становится все ярче, а небо уже опускается над ним, тяжелое и бурое... Ну, лети... Он упал, и ярким пятном - на черной земле. Теперь ветка совсем голая. Поднялся ветер. Листья сухие летят гурьбой - торопятся куда-то. Птицы собрались огромной тучей и медленно кружат над голым холмом. Шорох крыльев и шорох листьев сливаются. От костра поднимаются маленькие кусочки сажи, и летят. От стаи отделяются птицы, и тоже, как кусочки сажи, кружат над нами... Скоро зима.