Я понимаю, что опубликовать ее должен я сам . И я решаю "себе во благо обратить дурное": я должен объяснить мой анализ Чеченских событий моею философией, сложившейся и двадцать, и тридцать лет назад, моими выступлениями в печати и на телевидении, моим анализом фундаментальных понятий: свобода, суверенитет, Закон, ныне действующая мораль, демократия, нынешние демократы, преступность, государство и демократия, честность и экономика, кто лучшие, как формируется социальная пирамида сегодня и как она должна формироваться.
Я решаю, что эти идеи ценны еще и тем, что не конъюнктурны: они высказаны мною первым, до войны, до Чечни. Именно потому они, на мой взгляд, оказались удивительно приложимы к предсказанным мною и последовавшим событиям.
Собранные в этой книге тексты -- не просто мысли, это политические действия, совершавшиеся в течение десяти лет: речи в парламенте и университете, на площади и на поляне близ Хасавюрта, разговоры на улице и ответы в газете, заметки на полях жизни общества и официальные обращения к законодателям.
Я считал себя обязанным издать эту книгу еще и потому, что все в ней сказанное, считал я, имел право сказать только я: критиковать номенклатурную демократию наибольшее право имел человек, предпочитавший называть себя не демократом, а человеком, -- действовавший в равных со всеми внешних условиях. Уже тогда, в семидесятых и восьмидесятых, политзаключенные занялись тем, чем потом, в девяностые годы, прославились демократы, пришедшие во власть -- устроением личных демократических карьер, а не достижением общественно-значимого результата. Критиковать тех и других наибольшее моральное право имею я.
Я один не написал заявления, ставившегося, в 1987 году, компартией СССР необходимым условием досрочного освобождения политзаключенных. Поэтому я один имел моральное право предъявить счет компартии за ее преступления и потребовать Нового Нюрнберга над преступным коммунистическим государством.
Я один имел право и потому считал себя обязанным им воспользоваться.
Опять, как в 1990 году, я увидел, что во всех своих работах я куда меньше спорю с коммунистами (эта идеология уже отходит и отойдет), чем с демократами, думаю, что это правильно: надо спорить с и поправлять, в первую очередь, правящую идеологию, как правоохранительным органам, в первую очередь, надо поправлять себя самих.
Я понимаю, что главное в моей работе -- критика российской демократии, я понимаю, что моему опыту расхождения с нынешней демократией время быть собрану и стать достоянием гласности.
В 1977-м году И.Шафаревич (в ходе первого и последнего моего разговора с ним) обратил мое внимание на то, что человечество умалчивает и покрывает преступления левых, тогда как по поводу в тысячу раз меньших преступлений правых поднимает страшный крик. На мой взгляд, причина этого явления в том, что левые мостят дорогу в ад благими намерениями, и слабая часть рода человеческого, не допуская самой возможности обмана, уступает, левые обольщают добром, правые обольщают злом, культом силы и насилия -- в этом случае зло не стесняется, и картинами такой жизни обольщается намного меньшая часть человечества. Под левыми в разговоре понимались большевики и полпотовцы, под правыми -- Пиночет. Я отвечал Шафаревичу идеей мировой свободы слова, которая позволит исправлять ошибки человечества.
Я и сегодня считаю эту идею верной, но сегодня я вижу, что не все просто с установлением мировой свободы слова: сегодня больше всего препятствуют свободе слова демократы, они обманывают мировое общественное мнение точно так же, как его обманывали большевики -- добром, благом, интересами народа, демократии, свободы, человечества. Во имя этих высоких целей можно позволять брать в заложники женщин, детей, больных, да просто мирных жителей, можно позволять создавать освободительные армии, можно позволять войной перекраивать границы.
Новые большевики, новые учителя человечества -- боннэр, ковалевы, григорьянцы, новодворские, старовойтовы, юшенковы, гинзбурги, шустеры, тольцы сегодня разрушают свободу слова, не давая слышать своих идейных противников. На время чеченской войны демократы захватили почту, телеграф, типографии, газеты, радио: российское радио, парижская "Русская мысль", радио "Свобода", газеты "Известия", "Комсомольская правда", "Общая газета", "Новая газета"... вся демократическая печать, все программы телевидения были за чеченцев-дудаевцев. Противнику блока демократов, дудаевцев и коммунистов печататься, как в 70-е годы, было негде. Такую мировую свободу слова устроили борцы за свободу слова.
Нынешние демократы дискутируют только с теми, с кем полегче -макашовыми-зюгановыми, а с теми, кто выше их, действуют по-сталински: в чьих руках свобода слова, тот и... это самое... и прав.
4 декабря 1989 года я послал в "Русскую мысль" полемизирующую с работой Шафаревича "Две дороги к обрыву" статью "Дороги И.Р.Шафаревича к обрыву". Эта статья, поначалу, было, поставленная в номер, была отвергнута, как через силу признался мне В.А.Сендеров, из-за критики позиции только что умершего А.Сахарова. Но статья-то лежала в "Русской мысли" уже 10 декабря, до кончины Сахарова. Что же: демократы, вроде бы выступавшие против культа личности, творят новый, демократический культ личности Сахарова? Безусловно. Так и не напечатали. Статью, запрещенную к публикации свободной парижской "Русской мыслью" (а где я еще в 1989-м мог ее напечатать?), так и оставшуюся неопубликованной, читатель может прочесть в этой книге.
Поправлять надо всех, особое внимание обращая на тех, кого поправлять не разрешают.
Ленина, выходит по Гинзбургу, Маркса мне поправлять можно, потому что это "наших" не обидит, а вот Сахарова -- никак нет, потому что это "наших" обидит, потому что обидит влиятельную Боннэр и ее окружение.
В газете "Известия" за 31.12.1997г. помещено ценное признание: "Цивилизованный мир, ужаснувшись (речь идет о публичной казни, совершенной в Грозном на площади Дружбы народов. -- Вазиф Мейланов), задумался о том, какой же режим утвердился там после завершившейся войны, в ходе которой прогрессивная общественность выступала на стороне чеченского сопротивления".
"Прогрессивная общественность"? А что это такое? Это что ли сословие? Или как-то иначе выделенная часть человечества, которая всегда права? или, хотя бы, всегда прогрессивна? А может "прогрессивная общественность" в одних вопросах быть правой, а в других ошибаться, и уже потому представлять угрозу для человечества? А из кого состоит "прогрессивная общественность"? Из тех, кто заявляет, что из них и состоит "прогрессивная общественность"? С "прогрессивной общественностью" та же история, что с известной партией -авангардом всего прогрессивного человечества: нет никакой "прогрессивной общественности", правильно отвечая на одни вопросы, любая общественность опасно-неправильно отвечает на другие. Спасение только в одном -- слушать и тех, кто против.
Цивилизованному миру грозит стать нецивилизованным, если он и дальше будет слушать одних только боннэр-сендеровых-гинзбургов-ковалевых, присвоивших себе монополию на прогрессивность и демократию.
В августе 1989 года г-н Гинзбург отказался печатать мое обращение к съезду депутатов Советского Союза с требованием проведения Суда над компартией и коммунистической идеологией (оно напечатано в настоящем издании). Сегодня г-жа Боннэр жалуется-вздыхает: мы не провели суда над компартией... Так я же предлагал! А Валерий Сендеров мне возражал: "Нас мало, а коммунистов 20 миллионов. Общество не готово". -- "То же мне говорили в 1980-м году: вы один, общество не готово. Так я своим выступлением его и подготовил к сегодняшнему, 1989-го года, дню. Публикация моего обращения и будет подготовкой и нашего общества и человечества к Новому Нюрнбергу". -- "Я, конечно, пошлю твое обращение, а там как они решат". -- "А они не имеют права решать! Они обязаны публиковать".
"Ваши" (сендеровы-гинзбурги, сванидзе-попцовы), "ваши" виноваты.