ты -- Мексики большая песня,

что в небе над Майябом бродит,

ты -- огненный маис чудесный,

его повсюду жаждут губы,

как манны жаждали небесной.

Бежишь бегом ты по лазури,

летишь над полем голубым,

олень то белый, то кровавый,

он ранен, но недостижим.

О солнце Андов, ты -- эмблема

людей Америки, их сторож,

ты -- пастырь пламенного стада,

земли горящая опора;

не плавишься и нас не плавишь

в жаре сжигающего горна;

кецаль, весь белый от огня,

создав народы, ты их кормишь;

огонь -- на всех путях вожатый

огней блуждающих нагорных.

Небесный корень, ты -- целитель

индейцев, исходящих кровью;

с любовью ты спасаешь их

и убиваешь их с любовью.

Кецалькоатль, отец ремесел

с миндалевидными глазами,

индиго мелешь, скромный хлопок

возделываешь ты руками;

ты красишь пряжу индианок

колибри яркими цветами,

ты головы их вырезаешь,

как будто греческий орнамент:

ты -- птица Рок, и твой птенец -

безумный ветер над морями.

Ты кроткий повелитель наш,

так не являлись даже боги;

ты стаей горлинок белеешь,

каскадом мчишься быстроногим.

А что же сделали мы сами

и почему преобразились?

В угодья, залитые солнцем,

болота наши превратились,

и мы, приняв их во владенье,

огню и солнцу поклонились.

Тебе доверила я мертвых, -

как на углях, они горели,

и спят семьею саламандр,

и видят сны, как на постели;

иль в сумерки они уходят,

как дрока заросли, пылая,

на Западе желтея вдруг,

топазами вдали сгорая.

И если в эти сорок лет меня

ты не вписало в память,

взгляни, признай меня, как манго,

как пирамиды-тезки камень,

как на заре полет фламинго,

как поле с яркими цветами.

Как наш магей, как наша юкка

и как кувшины перуанца,

как тыквенный сосуд индейца,

как флейта древняя и танцы,

тобой дышу, в тебе одном

и раскрываюсь и купаюсь.

Лепи меня, как ты лепил их,

свое дыханье в них вливая;

дай мне средь них и с ними жить,

быть изумленной, изумляя.

Я шла по чужеземной почве,

плоды чужие покупала;

там стол так тверд, бокал не звонок,

там жидок мед, вино устало;

я гимны пела мне чужие,

молитвы смерти повторяла,

спала под мертвою звездою,

драконов мертвых я видала.

Вернулась я, и ты верни мне

мой облик, данный от рожденья.

Обдай меня фонтаном алым

и вывари в своем кипенье.

Ты выбели и вычерни меня

в твоих растворах едких.

Во мне тупые страхи выжги,

грязь высуши, мечты проветри

и прокали слова и речь,

жги рот, и песню, и дыханье,

очисти слух, омой глаза

и сделай тонким осязанье.

И новой -- кровь, и новым -- мозг,

и слезы новыми ты сделай.

Пот высуши и вылечи

меня от ран души и тела.

И снова ты меня возьми

в те хороводы, что танцуют

по всей Америке огромной

и славят мощь твою святую.

Мы, люди кечуа и майя,

мы прежней клятвою клянемся.

Ты -- вечно; к Времени уйдя,

мы к Вечности опять вернемся.

Опав, как золотые листья,

как красного руна шерстинки,

к тебе вернемся после смерти,

как говорили маги-инки.

Придем, как гроздья к виноделу,

бессмертье возвратится с нами;

так золотой косяк всплывает

по воле моря над волнами;

и так гиганты-анаконды

встают по свисту над кустами.

Перевод О.Савича

Земля Чили

95. Водопад на Лахе

Пороги на Лахе -- грохот,

индейских стрел клокотанье,

прыжки обезьян серебристых

и двух берегов расставанье.

Проветриваешь ты скалы

и воду, алмазы теряя;

и между жизнью и смертью

индейцем в пучину ныряешь;

и, падая, пасть не может

твое слепящее чудо:

летит за тобою участь

Араукании трудной.

Ты падаешь самоубийцей,

а ставка -- душа и тело;

летят за тобою время,

и радость, и боль без предела,

и смертные муки индейцев,

и жизнь моя в пене белой.

Волков обдаешь ты пеной

и зайцев слепишь туманом!

А мне твои белые вспышки

наносят все новые раны.

И слышат тебя лесорубы,

и путники, и старожилы,

и мертвые, и живые,

и люди душевной силы -

шахтеры и те, кто в запрудах

охотятся за шиншиллой.

Любовь побежденная мчится,

и радуя, и калеча,

со стоном матери бедной,

летящей детям навстречу.

Понятен и непонятен

твой гул, водопад на Лахе,

дорога древних рыданий,

восторгов, что ныне -- во прахе.

Вода с истерзанной грудью

похожа на Антигону:

так рушится мир без взрыва,

так падает мать без стона.

Уйду я с Лахой-рекою,

с безумными змеями пены,

уйду на равнины Чили

с печалью своей неизменной;

а ставка -- и кровь, и чувства,

и сдамся разбитой, забвенной...

Перевод О.Савича

96. Вулкан Осорно

Осорно, камни пращой

в себя самого ты кидаешь.

Ты -- старший пастух на равнине,

глава и рода и края.

Ты словно в прыжке застыл,

морозом скованный сразу, -

огонь, слепивший индейца,

в снегах олень белоглазый.

Вулкан, покровитель Юга,

чужая, твоей я стала,

чужой, ты мне стал родным

в долине, где свет я узнала.

Теперь ты везде предо мною,

владеешь душой и телом;

хожу вкруг тебя дозором,

пингвин мой, тюлень мой белый.

На наших глазах ты сгораешь,

как звезды падучие, светел,

и вот водой Льянкиуэ

твои причащаются дети.

Мы знаем, что добр огонь,

он в нас, как в тебе, пылает;

огонь индейской земли,

рождаясь, мы получаем.

Храни этот древний край,

спасай свой народ от горя,

дай сил лесорубам-индейцам,

указывай путь тем, кто в море.

Указывай путь пастухам,

Осорно, старик величавый;

расправь своим женщинам плечи,

покрой детей своих славой!

Погонщик белых быков,

расти ячмень и пшеницу,

учи своей щедрости землю!

Пусть голод тебя страшится!

Огнем раскуй нашу волю

и холод сердец растопи,

сожги поражений отраву,

а то, что мы ждем, -- торопи!

Осорно, каменный выкрик

и окаменевший стих,

гони былое несчастье

и смерть от детей своих!

Перевод О.Савича

Saudade

97. Край безвестный