ИКСИОН И ЗЕВС

О Зевс! где гром твой? до земли он

Не досягнул! где молньи все?

Пусть распинаем я, Иксион,

На беспощадном колесе!

Пусть Тартара пространства серы,

Пусть муки вечны впереди,—

Я груди волоокой Геры,

Дрожа, прижал к своей груди!

Смертный безумец! не Геру ласкал ты!

Зевса забыл ты безмерную власть.

Призрак обманный в объятьях держал ты;

Я обманул ненасытную страсть!

Гера со мною, чиста, неизменна,

Здесь, на Олимпе, меж вечных богинь.

Смертный, посмевший мечтать дерзновенно,

Вечно страдай, все надежды покинь!

О Зевс! я радостную Геру

Привел к себе, в ночную тишь.

Чем эту пламенную веру

В моей душе ты заглушишь?

Так! сделай казнь страшней, огромней,

Я счастлив роковой судьбой!

А ты, богов властитель, помни,

Что я смеялся над тобой!

1913

ФИЛЛИДА

Я помню: мой корабль разбитый

Стал у Фракийских берегов.

О, кто ж явился мне защитой

В чужой стране, среди врагов?

Ты, Родопейская Филлида,

Царевна, косы чьи — как смоль!

Ты облегчила все обиды,

Всю сердца сумрачного боль!

И я, в опочивальне темной,

Испил все радости любви,

Припав, в безвольности нескромной,

На груди полные твои!

И что ж! На родине крещеньем

Мне встали козни, войны, понт,—

И годы медлил возвращеньем

К тебе неверный Демофонт!

Я верил: ты меня дождешься,

Моя далекая жена!

И снова в грудь мою вопьешься

Зубами, в неге полусна.

И вот опять на берег дальний

Я прибыл: но тебя здесь нет,

И только тихий куст миндальный

Твердит про счастье прошлых лот.

О! я вопьюсь в него зубами,

Приникну к золотой коре,

И, знаю, свежими листами

Он обновится на заре!

Его я выпью кровь и соки,

Так, как любовник пьет любовь!

Как друг от друга мы далеки,

Как близки мы, Филлида, вновь!

1913

В РАЗРУШЕННОМ МЕМФИСЕ

Как царственно в разрушенном Мемфисе,

Когда луна, тысячелетий глаз,

Глядит печально из померкшей выси

На город, на развалины, на нас.

Ленивый Нил плывет, как воды Стикса;

Громады стен проломленных хранят

Следы кирки неистового гикса;

Строг уцелевших обелисков ряд.

Я — скромный гость из молодой Эллады,

И, в тихий час таинственных планет,

Обломки громкого былого рады

Шепнуть пришельцу горестный привет:

«Ты, странник из земли, любимой небом,

Сын племени, идущего к лучам,—

Пусть ты клянешься Тотом или Фебом,

Внимай, внимай, о чужестранец, нам!

Мы были горды, высились высоко,

И сердцем мира были мы в веках,—

Но час настал, и вот, под бурей Рока,

Погнулись мы и полегли во прах.

В твоей стране такие же колонны,

Как стебли, капителью расцветут,

Падет пред ними путник удивленный,

Их чудом света люди назовут.

Но и твои поникнут в прах твердыни,

Чтоб после путники иной страны,

Останки храмов видя средь пустыни,

Дивились им, величьем смущены.

Быть может, в землях их восстанут тоже

Дворцы царей и капища богов,—

Но будут некогда и те похожи

На мой скелет, простертый меж песков.

Поочередно скиптр вселенской славы

Град граду уступает. Не гордись,

Пришелец. В мире все на время правы,

Но вечно прав лишь тот, кто держит высь!»

Торжествен голос царственных развалин,

Но, словно Стикс, струится черный Нил.

И диск луны, прекрасен и печален,

Свой вечный путь вершит над сном могил.

1913

СНЫ

В замке пышном и старинном, где пустынный круг покоев

Освящен и облелеян грустной тайной тишины,

Дни следя, как свиток длинный, жажду жизни успокоив,

Я всегда мечтой овеян, я храню любовно сны.

Сны приходят в пестрой смене, ряд видений нежит душу,

Но одна мечта меж ними мне дороже всех других.

Ради милых умилений давней клятвы не нарушу,

Утаю святое имя, не включу в певучий стих!

Словно девушка стыдлива, шаловлива, как ребенок,

И как женщина желанна, предо мной встает она:

Губы сжаты так тоскливо, стан изогнутый так тонок,

И глаза глядят так странно — из. глубин неясных сна!

В замке пышном и старинном, мы, в пустынной старой

зале,

Руки медленно сплетаем, там, где дремлют зеркала,

Соблазнительно-невинно, в дрожи счастья и печали,

Клятвы страсти повторяем, и от них бледнеет мгла.

Теплых уст прикосновенья, приближенья рук палящих,

И биенье близко, рядом, сердца в трепетной груди…

Но потом, как дуновенье, словно листьев шелестящих,

С ветром, шепоты над садом, — тихий голос: «Уходи!»

Зову тайному покорна, из упорных рук без слова

Ускользая, на прощанье из стекла бросает взгляд…

Но уже над бездной черной рой видений вьется снова:

Форм бесстыдных очертанья, очи, губы, хаос, ад…

В замке пышном и старинном, где пустынно дремлют тени,

Как в безмолвии могилы, я живу в беззвучной мгле,

Сны слежу, как свиток длинный, чтоб среди иных видений

Увидать, как облик милый улыбнется мне в стекле!

8 мая 1912

НА ПЕСКЕ

На песке, пред дверью бестиария,

На потеху яростных людей,

Быть простертым в сетке сполиария,

Слыша дикий вопль толпы: «Добей!»

Если взор не застлан тьмой кровавою,

Рассмотреть над сводом в вышине

Кесаря, что горд всемирной славою,

И весталок в белом полотне;

Круг красавиц, с пышными криналями,

Юношей, с веселием в очах,

Феба лик, сияющий над далями,

В чистых недоступных небесах;

Вспомнить все, что может сладко-бурного

Встретиться бесправному рабу:

Бред беспечный праздника Сатурнова,

Ласки потаенной ворожбу;

И, поняв, что в мире нет желаннее

Ничего, чем эта жизнь людей,—

Чуть шепнуть покорное прощание

Под гудящий вопль толпы: «Добей!»

1913

В ВАШИХ ЧЕРТОГАХ

«Вот вновь мои мечты ведут знакомый танец…»

1812–1912

Вот вновь мои мечты ведут знакомый танец,

Знакомых образов рой реет вдалеке.

Ты снова предо мной, надменный корсиканец,

Вновь — в треуголке, вновь — в походном сюртуке.

Любовник ранних дум, герой мечтаний детства!

Твой гений яростный, как Демона, я чтил,

И грезам зрелых лет достался он в наследство…

Нет, я, Наполеон, тебя не разлюбил!

Мы все — игрушки сил, незримых, но могучих,

Марионетки — мы, и Рок играет в нас.

Но миру ты предстал, как зарево на тучах,

И до последних дней, блистая, не погас!

И вновь ты предо мной, великий, как бывало,

Как в грозный день, когда над Неманом стоял,

И рать бессчетная грудь родины топтала,

И злость Европы ты орлами окрылял.

Умел согласовать с Судьбой ты жест и слово!

Актер великий! что Нерон перед тобой!

Ты в каждом действии являлся в маске новой,

Владея до конца восторженной толпой.

Вождь малой армии, ты дерзок при Арколе;

Король всех королей, в Берлине лестью пьян;

И, как герой, велик в своей жестокой доле,

«Где сторожил тебя великий океан!»

Вершитель давних распрь, посланник Провиденья,

Ты ветхое стирал с Европы, новый мир

Являя пред людьми, — и будут поколенья

Восторженно взирать на бронзовый кумир.