Не сломила кручина нас, не выгнула,

Хоть пригнула до самой земли.

А за то, что нас родина выгнала

Мы по свету ее разнесли.

Читая статью Штейна, невольно начинаешь думать о том, что автор словно взял на себя миссию собрать эту "рассеянную по свету родину", чтобы сохранить ее для потомков, и этим сотворил рукотворный памятник тем, кто , несмотря ни на что, сберегал и приумножал ее духовное богатство. С печалью лишь остается констатировать, что сам собиратель, проделавший многолетний тинанический труд, в наши дни опасается за свои детища, перенося их - уже по иным причинам- с открытых взору и доступных полок в холодный сейф, ибо, как горько замечает Штейн, "пошли другие времена, принесшие варварские нравы".

Воистину стоит задуматься над вопросм о том, насколько мы, люди, вправе называть себя Homo sapiens-человеком разумным. И очевидно, если б не было тех, кто продуцирует, сохраняет, развивает "факторы устойчивости", постоянно появляющихся "факторы риска", обрекали б на вечную нестабильность , а то и гибель многих достижений нашей жизни, как материальных, так и духовных.

Я продолжаю свое пушествие по "Побережью" и останавливаюсь у раздела "Проза". Здесь, с моей точки зрения, особый интерес вызывает отрывок из романа Петра Межерицкого "Тоска по Лондону" и рассказ Игоря михалевича-Каплана "Разбуженная мелодия".

В небольшом отрывке Межерицкого как бы сконцентрированы основные приметы творческих судеб поколения шестидесятников. Уже одним совмещением в своем герое двух профессий- инженера и литератора, то есть "физика и лирика", автор словно подводит черту под давней дискуссией между "физиками и лириками", рожденной бурным развитием научно-технического прогресса и фетишизацией техники. Автор подводит нас к мысли о том, что сама жизнь, весь последующий опыт показал бессмысленность такого противопоставления, и насущные задачи человечества требуют единения технологических и гуманитарных концепций и сил общества...Через беседы с различными посетителями героя во время его пребывания в больничной палате (от литераторов до представителя "компетентных органов") автор предпринимает попытку представить разные аспекты забот шестидесятников , показать, что , несмотря ни на что, им удалось внести свою лепту в развитие морально -нравственных критериев жизни человеческой, которые займут достойное место в шкале ценностей, если даже они сами окажутся "терпящими кораблекрушение пассажирами на обреченной планете". Несмотря на мотивы грусти, страха духовного одиночества, отрывок из романа Межерицкого содержит оптимистическую ноту. Неслучайно в первых его строках оговорено, что герой хоть и лежит в больнице, болезнь его не тяжелая и в ней виноват он сам из-за легкомысленного самолечения ( что я восприняла, как символ самооценки судьбы поколения), а завершается рассказ тем, что герой проснулся, "когда уже совсем рассвело..."

Проблеме взаимоотношения человека и природы посвящено огромное количество научно-популярной, публицистической, художественной литературы. Экологические кризисы и катастрофы породили тему экологической вендеттымести природы человеку, и потому драматургия произведений этого рода часто построена таким образом, что природа - "положительный герой", а человек отрицательный, сам повинный в том, что природа мстит ему. Пример тому роман Чингиза Айтматова "Плаха". В коротком, чуть более двух страниц рассказе Михалевича-Каплана и человек , и природа - положительные герои. Автор очень тонко проводит параллель между их судьбами в образах старика -сторожа Ивана Михайловича, одиноко живущего на самом краю поселка, возле леса, и огромного старого кедра, расщепленного молнией. Горести и одиночество не унижают героев, и они сохраняют гордость и достоинство. Но в драме отношений человека и природы существует отрицательный персонаж - это некомпетентность, незнание законов природы, непонимание ее поэтической, эстетической стороны.Это как раз и приносит горе героям рассказа.

Некоторые произведения раздела "Проза" группируются как бы сами собой по поднятым в них проблемам неожиданным образом. Так, два совершенно разных рассказа разных авторов Елены Дубровиной "Бегство" и Давида Шраера-Петрова "осень в Ялте"- объединяет тема женщины, утонченных механизмов взаимосвязи и противоречий духовных и теленсных сторон ее жизни. Оба автора на совершенно различных примерах жизенных коллизий используют один и тот же прием. Описывя своих героинь в состоянии, когда "душа и тело" вступают в противоречие друг с другом, они на каком-то этапе раделяют их на самостоятельные сферы только для того, чтобы показать их взаимную обусловленность и гаромничность, нарушение которых ведет к трагедии.

Рассказы Филиппа Бермана "Повешенный над кореньями", Татьяны Успенской "Я изгой в родной стране", Юрия Герта "Мой друг -Боря Липкин, миллионер " объединяются темой эмиграции". Описание мотивов, причин эмиграции и кругов "ада", через которые вынуждены были проходить уезжающие, сделано в каждом отедльном случае, естественно, добротно и выразительно. Но рассказы эти наисаны, очевидно, давно и по характеру поднятых проблем находятся где-то на уровне 70-х , 80- х годов. Вышедшие в 1994-м, они не затрагивают пробем эмиграции со второй половины 80-х годов, имеющих свою специфику- и по социально психологическим характеристикам эмигрантов, и по условиям адаптации на новом месте.

Не обойдена в "Побережье" и вечная для нашего народа -тема войны. Ей посвящен рассказ Якова Липковича "Отцы -командиры", где повествуется о безответственности армейского руководства, которое приняло решение расстрелять у всех на глазах лейтенанта и комсорга танковой роты за, что они -из-за плохой связи- вынуждены были принять самостоятельное решение о более целесообразной, с их точки зрения, дислокации роты.Хотя фабула рассказа остросюжетна, однако меня все время не покидало ощущение того, что я что-то подобное уже читала, ибо рассказ изобилует штампами, наполнившими военную литературу еще с хрущевской оттепели, когда стали приоткрываться многие завесы "несокрушимой и легендарной". Вызывает внутренний протест то, как герой-повествователь (автор?) самоуспокаивающе относит себя к безмолствующей толпе. Подчеркнув вначале, что был "обыкновенным... старшим военфельдшером роты управления", он словно сам себе выдает индульгецию за пассивность, непротивостояние злодейству:- "...и все мы, не исключая замполита, который, как представитель партии, мог настоять, но не настоял, а возможно и не настаивал, избегали смотреть на крыльцо.., где стояли приговоренные....,-так описывает автор поведение фронтовиков, свидетелй казни ни в чем неповинных, благородных и честных товарищей по оружию. И извечный русский вопрос- "Кто виноват?"- автор решает просто и однозначно, наделив всеми штампами отрицательных героев лишь полковника Сидоренко и его окружение. Правда, потом повествователь говорит, что все пятьдесят лет с тех пор, его мучат кошмары, но в этой гамме переживаний как-то мало чувствуется покаяние, то всеобщее великое покаяние за трагически изломанныую судьбу нашего народа, через которое всем нам надо пройти.

Как попытку найти символ связи времен, проблем и народов на этой земле, я восприняла философский и поэтический (по эмоционпальному настрою, но не по форме) рассказ Льва Рубинштейна "Прощание с Европой", посвященный судьбе философа Спинозы. Барух Спиноза утверждает: "Природа не добра и не зла. Она разумна. Любовь к существующему приводит философов к высшей любви - любви к Богу". Однако за то, что он не ходит в синагогу и "учит языку безбожника Ван-ден-Инде...в помещении португальской синагоги, он предан "херему"... Амстердамская толпа считала его евреем. Евреи считали его неевреем".

В судьбе Спинозы автор, конечно, стремится нарисовать трагичность и сложность судьбы еврейского народа, но при этом рассказ несет в себе четкую интернациональную идею о том, что вечные ценности нравственности, добра и этики имеют общее значение для всех людей на земле, и только они должны всех объединять. "Его отлучили от народа, который его породил...Но он сделал свое дело для людей. Его "Этика и геометрия" не умирают".