До того как граната взорвалась, солдаты успели брызнуть в стороны, как стая испуганных воробьев, и заползти за деревья. Как только осколки угомонились и дым немного рассеялся, Эрих ощупал взглядом пространство. Один из его солдат стоял на коленях, силясь подняться, у него это могло получиться, если бы он помог себе руками. Но руками он схватился за шею, из которой толчками хлестала кровь. Наконец он упал лицом в землю. Другой лежал на животе. Он ободрал вокруг себя весь дерн и собрал его под собой, словно без этого ему было слишком жестко. Солдат обломал себе ногти, ободрал кожу с пальцев, поэтому его руки были в крови. Он походил на человека, который учится плавать. Инструктор боится отпускать его в воду, вот и приходится бедолаге грести по земле. Урок самокатчик усвоил плохо и совсем не работал ногами. Он их не чувствовал. У него был перебит позвоночник. Он что-то скулил, как маленькая побитая собачонка.

- Я умираю. Мне больно. Как мне больно...- но рот и язык работали плохо.

Часть звуков солдат не выговаривал, получалось какое-то мычание, поэтому Эрих не сразу разобрал слова.

Третий самокатчик валялся на спине, согнув в локтях руки, пальцы на них скрючились, как у курицы или индюшки. Его голова была повернута в сторону Эриха и уставилась на него широко открытыми, немигающими глазами, которые уже начинали стекленеть. "Карие", - почему-то отметил Эрих. Он с трудом сдерживался. Желудок спазматически выталкивал съеденное обратно в рот. Этого осмотра было вполне достаточно. Если он и дальше будет продолжать озираться, чего доброго поймет, что от его взвода почти никого не осталось.

Началась стрельба. Пули сбивали листву и ломали ветки.

- Лейтенант, я видел его! Он в кустах. Вон в тех, - донеслось до Эриха.

Во время взрыва Рингартен успел немного переместиться. Этого никто не заметил. Пули пролетали в стороне, задеть его могла разве что шальная.

Один из солдат, отправившихся к мотоциклам, зачем-то вскочил на ноги. Его срезала короткая пулеметная очередь. Секунд десять он стоял, раскачиваясь. Жизнь не хотела расставаться с ним. Его угасающее сознание пыталось понять, что же произошло, а потом он упал почти не сгибаясь. Так падают только мертвые.

- О-о, - промычал Рингартен.

Если первая буква в этой реплике была короткой, то вторая протяжной и долгой, занимавшей столько времени, сколько было необходимо легким, чтобы при выдохе избавиться примерно от половины воздуха. Этот возглас Рингартен стащил у одной своей знакомой, которая, состроив соответствующее выражение лица, таким образом реагировала на неожиданно изменившуюся ситуацию.

Вначале пули ложились далеко от Игоря, но постепенно они начали к нему приближаться, и он стал раздумывать над тем, как незаметнее сменить укрытие.

Среди деревьев замелькали какие-то расплывчатые силуэты, и хотя внешне они напоминали человеческие фигуры, все-таки больше походили на лесных духов, которых разбудила стрельба и теперь они хотят посмотреть, кто же их побеспокоил. Солнце светило им в спины. Из-за этого казалось, что вокруг них ореол, а над головой - нимб. После того, что произошло со штурмовиками за последние сутки, Рингартен мог уже поверить даже в появление каких-нибудь сверхъестественных существ, которые до поры, до времени следили за отрядом, а теперь, когда поняли, что он попал в безвыходное положение, решили спуститься с небес и помочь штурмовикам.

Рингартен устал, и его сознание воспринимало окружающий мир не совсем таким, каков он на самом деле. Он приподнялся на локтях, но видимость все равно почти не улучшилась. Весь гнев духов или ангелов или кто там это был, вылился на немцев. А может, они первыми подвернулись под руку, а потом придет время штурмовиков?

Стрельба прекратилась, но Игорь вдруг понял, что вместо нее слышит лязг металла о металл, хрипловатое напряженное дыхание, стоны и глухие удары. Пелена упала с его глаз, словно несколько минут штурмовиком владело какое-то наваждение, но теперь чары рассеялись. Рингартен вскочил на ноги, замотал головой, как пес, который только что искупался и хочет, чтобы его шерсть побыстрее высохла, а потом бросился вперед.

По его телу, уже давно успевшему согреться, пробежала дрожь. Он ощутил прикосновение липкого страха, которым здесь пропиталось все. Он погрузился в него с головой, но страх стал пробираться в тело не через рот, нос или уши и даже не через поры в коже, а через глаза. Крики, ругань, все, что вырывается из человеческих глоток, на поле боя дает возможность выплеснуться эмоциям и страху. Несмотря на то, что повсюду бродит смерть, это как-то разряжает обстановку. Но здесь дрались с одержимостью обреченных, а поэтому экономили силы, не растрачивая их попусту даже на крик. Чем ближе был Рингартен, тем явственнее он ощущал тот ужас, который охватил дерущихся людей. Они знали, что в этой схватке выживет только одна сторона. Каждый хотел оказаться победителем, но пока противники имели равные шансы на успех. Эта новость оказалась для них слишком неожиданной, и теперь они, наверное, проклинали себя за то, что ввязались в драку, а не обошли друг друга стороной.

Стволы коротких винтовок Стечкина, к которым крепились ножи, хоть и были раза в полтора меньше, чем огромные, похожие скорее на копья винтовки Груши, все равно казались здесь слишком большими и неудобными. Они стали бесполезными после первого же выстрела. У людей не оставалось времени, чтобы передернуть затвор и загнать в ствол новый патрон. Со всех сторон их окружали кусты и деревья, точно сражающиеся оказались в клетке и теперь не могли даже хорошенько размахнуться. Ремешки винтовок постоянно цеплялись за ветви, направление удара немного изменялось, и он еще больше ослабевал. Его хватало только на синяк или ссадину. Череп таким не раскроишь и кости не сломаешь. Вероятность насадить противника на нож была немногим выше, чем у рассеянного, забывшего сачок энтомолога, гоняющегося за насекомыми и пробующего поймать их только булавкой, которую он вытащил из своего галстука.

Человеческие тела перемешались, как шахматные фигуры на доске в середине партии. Рингартен поспел сюда, когда противники уже разделились по парам. Они попали в ситуацию, схожую с той, в которой часто оказывались армии античного мира: строй рассыпался, большая часть солдат перебита, а все происходящее превратилось в слабоуправляемый хаос.