Лицо лорда Маунтдраго исказила страдальческая гримаса.

- И тогда я понял, что догадка, от которой я поспешил отмахнуться - такой нелепой она показалась, - была верна. Я понял, что Гриффитсу снятся те же самые сны.

- Как вы думаете, почему вам все время снится этот человек?

- Понятия не имею.

- Сон, о котором вы сейчас рассказали, приснился вам три недели назад. Вы и после этого продолжали видеть сны?

- Каждую ночь.

- И каждую ночь вам снится этот Гриффитс?

- Да. Доктор Одлин, вы должны помочь мне. Силы мои иссякают. Еще немного... и я сойду с ума. Я боюсь заснуть. Гриффитс меня преследует. И вот что я вам скажу: если вы мне не поможете, я убью его или покончу с собой.

- На вашем месте я не стал бы его убивать, - спокойно возразил доктор Одлин своим баюкающим голосом. - По закону человекоубийство влечет за собой неприятные последствия.

- Если вы намекаете на то, что меня повесят, так мне это не грозят. Кто сможет доказать, что убил его я? И я знаю, как это сделать. Помните, во сне я ударял его пивной бутылкой, и на следующий день у него голова раскалывалась от боли. Он сам в этом признался. Значит, проснувшись, он продолжает ощущать все, что с ним происходило во сне. Так вот, в следующий раз я запасусь не бутылкой, а кое-чем посерьезней.

- Только что вы упомянули о преследовании. С какой стати Оуэну Гриффитсу вздумалось вас преследовать?

- Этого я не знаю.

- Вы никогда ничем его не оскорбили?

- Никогда.

- Вы абсолютно в этом уверены?

- Абсолютно. Вы так и не можете понять, что мы вращаемся в разных сферах. Не хочу без конца повторяться, но должен вам напомнить, что я королевский министр, а он какой-то безвестный лейбористишка. Да и наши политические платформы настолько различны, что всякое общение между нами исключено.

- Я ничем не смогу вам помочь до тех пор, пока вы не расскажете мне всю правду.

Лорд Маунтдраго вздернул брови, и в его голосе послышались металлические нотки:

- Я привык, что мне верят на слово, доктор Одлин.

- Вы не сделали этому человеку ничего такого, что он мог бы счесть за оскорбление?

- Хорошо, я расскажу вам все, что может представить какой-то интерес. Гриффитс был избран в парламент на прошлых выборах и почти с самого начала стал совать нос не в свои дела. Сам он из шахтеров, в молодости работал в забое, а потом был учителем и журналистом. Этакий, знаете ли, интеллигент-недоучка из низов - на грош амуниции, на фунт амбиции, с тех пор как ввели обязательное образование, много их, таких, развелось. Вид у него заморенный, шея, как у гуся, лицо землистое, весь он какой-то растрепанный. У Гриффитса язык хорошо подвешен, он поднахватался верхушек, партийные бонзы при всяком удобном случае стали выпускать его на трибуну. Он, видите ли, возомнил себя специалистом по внешней политике и без конца докучал мне дурацкими и надоедливыми запросами. Признаюсь, я сразу же вознамерился осадить его самым решительным образом. До меня дошли слухи, что Гриффитса прочат в министры в лейбористском правительстве: поговаривают даже, что его могут сделать министром иностранных дел. Идея смехотворная, но не такая уж несбыточная. Однажды мне пришлось выступать с заключительным словом в дебатах по внешней политике, которые открылись речью Гриффитса. Он говорил битый час. Я решил, что представился случай с ним разделаться, и, клянусь богом, сэр, я с ним разделался. Я не оставил камня на камне от его речи, я потешался над ним; в тот день я был в ударе, и депутаты покатывались со смеху. Смех меня подстегнул, и я дал себе волю. Едва ли Гриффитсу когда-нибудь приходилось бывать в таком глупейшем положении. Я заметил, как он весь поджался, побледнел, а потом закрыл лицо руками. Когда я сошел с трибуны, это был конченый человек. Я стер его в порошок. Мне потом рассказали, что в этот день из Уэльса специально приезжали его мать и отец, старый шахтер, вместе с приверженцами из его избирательного округа. Они ждали триумфа, а стали свидетелями его позора и унижения.

- Я ненамного ошибусь, если скажу, что вы загубили его карьеру?

- Думаю, что да.

- И вас никогда не терзали угрызения совести?

- Если бы я знал, что в зале присутствуют его родители, то, пожалуй, разделался бы с ним поделикатней.

Дальнейшие расспросы были бесполезны. Доктор Одлин начал лечить больного. С помощью внушения он попытался заставить его забыть о своих снах, попробовал вызвать у него глубокий сон без сновидений. Через час, убедившись, что лорд Маунтдраго не поддается никакому воздействию, он отпустил его. После этого лорд Маунтдраго принял еще пять или шесть сеансов. Они не принесли никакого облегчения. Каждую ночь несчастного продолжали мучить кошмары. Общее состояние его быстро ухудшалось. В конце концов доктор Одлин пришел к выводу, что у лорда Маунтдраго остается один-единственный шанс на исцеление, но он уже успел хорошо изучить своего пациента и понимал, что тот никогда в жизни добровольно им не воспользуется. Доктор Одлин считал, что дальше медлить нельзя. Он продолжал лечить своего пациента гипнозом.

Однажды, усыпив больного, доктор Одлин произнес заветную фразу.

- Вы пойдете к Оуэну Гриффитсу н попросите прощения за то зло, которое вы ему причинили. Вы скажете, что готовы любой ценой искупить свою вину перед ним.

Эти слова подействовали на лорда Маунтдраго. словно удар бича. Он очнулся от гипнотического сна и вскочил на ноги. Он обрушил на доктора Одлина поток брани.

- Просить прощения у этого прохвоста-валлийца? Да я лучше удавлюсь!

Минут пять они сидели в полном молчании. У лорда Маунтдраго при всех его хамских замашках, все-таки сохранились понятия о джентльменстве.

- Я. кажется, нагрубил вам. Мне стыдно за свои слова. После ваших сеансов я действительно чувствую себя лучше. Думаю, что в вас - моя единственная надежда.

- Забудьте о том, что вы наговорили. Это не имеет значения.

- Только не заставляйте меня просить прощения у Гриффитса.

- Я много размышлял над вашим случаем. По моему убеждению, у каждого человека есть несколько "я", и вот ваше второе "я" восстало против того зла, которое вы причиняли Гриффитсу. приняло его облик в вашем сознании и теперь наказывает вас за жестокость.