2.

1. Во все это время Палладий, открывший эту череду бедствий, который, как я раньше говорил, взят был под стражу Фортунацианом и был готов на все уже по своему низкому происхождению, нагромождал одну гибель на другую и повсюду распространял слезы и горе. 2. Получив возможность предъявлять всем, кому ему будет угодно без различия состояний, обвинения в занятиях колдовством, как сведущий в выслеживании следов диких зверей охотник, опутал {441} он многих своей гибельной сетью, обвиняя одних в причастности к колдовству, других в связи с лицами, повинными в оскорбления величества. 3. И чтобы не оставить женам времени оплакать своих несчастных мужей, немедленно посланы были агенты, которые, наложив печати на двери домов, во время обыска у приговоренного к казни подсовывали какие-нибудь старушечьи заклятия или издевательские любовные рецепты, рассчитанные на то, чтобы погубить невиновных. В суде, где ни закон, ни религия, ни справедливость не отличали истины от лжи, зачитывались эти документы, и этих людей, даже не допуская до защиты, после конфискации имущества, хотя за ними не было никакого проступка, безразлично, молодых или стариков, истерзав предварительно на пытках, на носилках уносили на казнь. 4. Следствием этого было то, что по всему Востоку, в страхе перед подобными бедствиями, каждый предавал огню свою библиотеку. Такой обуял всех ужас! Одним словом, мы все в то время топтались как будто в киммерийском мраке, страшась одинаковой участи с гостями сицилийского тирана Дионисия: насыщаясь яствами, более страшными, чем самый голод, они трепетали перед угрожавшими их затылкам мечами, которые были привязаны на конском волосе и спускались с потолка той залы, где они возлежали за столом978

5. Тогда же было возбуждено обвинение против Бассиана, принадлежавшего по происхождению к высшей знати, который состоял на службе в звании нотария первого ранга, в том, будто он пытался узнать, кто будет императором. Хотя он уверял, что искал предсказания относительно пола будущего своего ребенка, но лишь старания его влиятельной родни, заступившейся за него, спасли его от смерти, а его огромное состояние было конфисковано.

6. Еще раздавался грохот разрушения стольких знатных домов, когда в сотрудничестве с Палладием Гелиодор, этот дьявольский зачинщик всех бедствий, математик979как гласила молва в народе, вследствие тайных соглашений, исходивших из дворца, уже готов был высунуть свое смертоносное жало: всякого рода любезностями побуждали его выдать то, что он знал или выдумывал. 7. Самым заботливым образом его кормили изысканными яствами, снабжали большими суммами денег на подарки блудницам; он появлялся там и сям, выставляя повсюду свою безобразную рожу, и всем внушал ужас. Его наглость возросла еще более, потому что он был, согласно собственному желанию, прикомандирован к сералю и состоял во главе спальных служб; имея туда открытый доступ, {442} он охотно рассказывал там о приговорах отца отечества, 980которые грозили гибелью многим. Он был адвокатом, и через него получал Валент указания, что ему следует сказать в начале речи, чтобы легче достигнуть успеха и произвести эффект, и какими изысканными фигурами надлежит отделать блестящие ее места.

9. И так как было бы слишком долго перечислять то, что совершил этот палач, я расскажу только про одно, с какой дерзкой наглостью он напал на самых столпов патрициата. Непомерно возгордившись от тайных бесед с придворными, о чем я упоминал, и будучи открыт по своей низости для подкупа ради любого злодеяния он донес на братьев Евсевия и Гипатия, блистательно отправлявших вместе консульский сан 981родственников императора Констанция по первому его браку 982будто они стремятся к верховной власти, строят планы относительно ее достижения и предприняли некоторые действия в этом направлении; это он и выставлял в качестве причины путешествия, которое он выдумал, и прибавлял, будто у Евсевия имеется даже наготове императорское облачение. 10. С жадностью ухватился за это свирепый и жестокий государь, считавший, что ему позволено все, даже несправедливое, почему и не следовало бы ему ничего позволять. Он приказал привести всех, на кого указывал с полной свободой обвинитель, освобожденный от действия законов, и распорядился начать следствие.

11. Долго пытались выяснить истину заключением и узами. Тот негодяй стоял на своем в своих коварных хитросплетениях; но и тяжелые пытки не могли вынудить признания, и было совершенно ясно, что эти люди далеки от подобного рода преступлений. И однако клеветник пользовался по-прежнему почтением, а те люди были наказаны штрафом и изгнанием. Вскоре, впрочем, они были возвращены с возмещением штрафа и сохранением прежних санов и почетных отличий.

12. Однако и после этого дела, которое должно бы было заставить одуматься, действовали столь же решительно и беззастенчиво, и наш не в меру властный государь не понимал, что разумный человек не должен даже в отношении своих врагов добровольно идти на злодейства и что нет ничего столь дикого, как соединение свирепого характера с гордым высокомерием верховной власти.

13. Но когда умер Гелиодор – неизвестно, от болезни, или от насилия (не хотел бы сказать этого, если бы само дело не говорило), приказано было идти в трауре перед гробом, который несли простые носильщики, многим сановным лицам и среди них и братьям-кон-{443}сулярам (Евсевию и Гипатию). 14. В этом случае обнаружилось еще определеннее все умственное убожество императора: хотя его умоляли успокоиться в неутешном горе, но он остался непреклонен, так что казалось, будто он залил воском свои уши, собираясь плыть мимо утесов сирен. 98315. Когда, наконец, настойчивые просьбы его уломали, он все-таки приказал, чтобы одни с непокрытой головой и босыми ногами, а другие – со скрещенными руками шли впереди погребального кортежа этого палача. Теперь даже ужасно вспомнить, в каком унижении оказалось столько людей высшего звания и прежде всего – бывших консулов, после того как они были отличены жезлом, трабеей, занесением в фасты их имен, ставших известными всему миру. 98416. Первый среди них – наш Гипатий, с отроческих лет блиставший добродетелями, муж разума и совета, поверявший все свои поступки абсолютным мерилом благородства; он приумножил своей славой знаменитость предков и достойными удивления делами своей префектуры, которую исправлял два раза, принес честь своему потомству на грядущие времена.

17. В то же время Валент присоединил к прочим своим достохвальным деяниям следующее: он, отличавшийся такой жестокостью, что с нетерпением ожидал окончания смертью медлящей кары, оставил безнаказанным некоего трибуна Полленциана, совершившего чудовищный поступок. Тот был уличен и сознался в том, что, разрезав живот живой женщины и вынув оттуда плод, с заклинанием духов дерзнул вопрошать о смене государя. Но в память прежних близких отношений император, невзирая на ропот всех слоев общества, сохранил ему жизнь, оставил за ним значительное его состояние и позволил сохранить беспрепятственно прежний чин на службе.

18. О благодетельное образование, благоволением неба предоставленное счастливцам, как часто ты перевоспитывало и дурные от природы характеры! Сколько добра ты могло бы совершить в те темные дни, если бы благодаря тебе Валент мог знать, что власть есть, по определению философов, не что иное, как забота о благосостоянии другого, что добрый правитель должен ограничивать свое имущество, бороться с порывами страсти и с побуждениями сильного гнева и знать, как говорил диктатор Цезарь, что воспоминание о жестокости – плохая опора в годы старости. А потому, когда приходится произнести приговор относительно жизни человека, который является частью мира и дополняет до целого число живых существ, следует долго и много помедлить и никогда не допускать поспешности в деле, которое непоправимо. Известный пример тому дает древность. 19. На суде проконсула Азии Долабеллы 985в Смирне одна женщина созналась, что отравила {444} собственного сына и мужа за то, что они избили ее сына от другого брака. Когда во время повторного разбирательства совет проконсула, на рассмотрение которого дело было передано по закону, колебался, следует ли смотреть на это как на месть, или как на злодейство, обвиняемую отправили в афинский Ареопаг986, к строгим судьям, справедливый приговор которых разрешал, как гласят предания, даже раздоры богов. Рассмотрев дело, Ареопаг приказал женщине явиться с ее обвинителем через сто лет, чтобы не пришлось ни оправдать отравительницу, ни покарать мстительницу за родичей. Итак, не считается никогда слишком запоздалым применение крайней меры.