Лопатинских на станции не было.

Когда к мешкам под'ехали две телеги из соседнего села и мужики погрузили свой хлеб, Мишка сказал возчикам:

- Кладите и мои мешки, я маленько заплачу за это.

- Тяжеленько будет! - заупрямились возчики.

Мишка развел руками.

- Чего тут тяжелого! Пудов шесть - не больше. Доедем потихоньку, торопиться некуда, а вам все равно мимо нашего села проезжать.

Круто выгнулись лошади костлявыми спинами, знакомым скрипом запели колеса, крякнули лубочные телеги, и мешки, нагруженные тяжелым желтым зерном, тихо поплыли по узенькой полевой дороге, в прозрачную тишину опустевших полей.

Мишка шел рядом с мужиками позади телег, жадно оглядывал бугорки, долинки, суслиные норы, думая о матери:

- Жива или нет?

Окинул он взволнованными глазами голые умершие поля, подержал на ладони твердый комышек земли, поднятый с незасеянной десятины, вздохнул:

- Почем у нас лошади теперь, если купить?

Дома его встретила пустая притихшая изба с зелеными стеклами в маленьких окнах. Со двора из отворенных ворот, глянула мелкая кудрявая травка, высокая лебеда у плетней и брошенная почерневшая дуга колечком вверх.

Мать не выходила встречать.

Не выбежали и Яшка с Федькой.

Мужики-возчики снесли на руках во двор Мишкины мешки с пшеницей, положили на заваленку под окошком.

И опять никто не выходил встречать приехавшего.

Дрогнуло сердце у него, в глазах потемнело.

Вылез дедушка Игнатий из своей калиточки, приставил ладонь к глазам, разглядывая телеги с мешками, слабым голосом крикнул:

- Пособье, что ли кому?

Кто-то поглядел из окошка напротив.

Отсыпал Мишка возчикам зерна за подводу, побежал к сухонькому, мотающемуся старику.

- Дедушка, а наши где?

Уставился дедушка Игнатий тусклыми непонимающими глазами, обнял бороду дрожащими пальцами.

- Постой, постой, откуда ты?

Подошли две бабы, пощупали мешки на завалинке, подобрали два упавших зернышка, протяжно сказали:

- Батюшки, чего он привез!

В пустой почерневшей избе, на голой кровати, под мертвыми глазами двух икон из переднего угла лежала хворая мать.

Яшка с Федькой умерли.

Наклонился Мишка к хворой матери, тихонько сказал:

- Мама, встань, приехал я.

Испугалась и обрадовалась мать, слабо пошевелила губами:

- О, господи, Мишенька!

- Хлеба привез я, мама, тебе!

Вынул он из кармана зачерствевший кусок белого хлеба, горсть насушенных яблок, сунул матери в холодную руку.

- Держи, мама, ешь!

- Живой, что ли ты, сынок?

- Живой, мама, не бойся!

Стоял Мишка около матери, черный, большой, неузнаваемый, а она сухими пальцами гладила его по щеке.

- Ах, ты, мой милый!

Потом он долго ходил по опустевшему двору, заросшему кудрявой травкой. Увидал сухой лошадиный помет, вспомнил про лошадь: покупать придется. Увидел гнездо куриное с двумя перышками на почерневшей соломке, грустно вздохнул: заново придется налаживать ему все хозяйство. Лошади нет и курицы нет...

В худую крышу сарая залетел воробей уцелевший, попрыгал на перекладине, нахохлился, задумался, поглядел прищуренными глазами па Мишку.

Задумался и Мишка, глядя на воробья. Поднял дугу почерневшую, поставил в угол, встал около мешков с пшеницей, твердо сказал:

- Ладно, тужить теперь нечего, буду заново заводиться...

22 мая 1923 г.