– Как тебе не стыдно, Малинин, – возмутилась Эра Кузякина, – мы вас не в дневниках просим исправить отметки, а в ответах у доски!

– Ах, у этой у доски можно сдохнуть от тоски, – пропел Малинин довольно красивым и, как говорится, от природы поставленным голосом.

– Вот ведь и петь может, если захочет! Сегодня позанимаетесь весь день с Юрой, завтра утром пересдадите, а днем придете в школьный сад, – ласково сказала Зина Фокина.

– В сад? – удивился Баранкин. – Это еще зачем в сад?.. Гулять, что ли?..

– Зачем гулять? – так же ласково сказала Зина Фокина. – Рыть ямки специальные для будущих посадок. Заранее внесем специальные удобрения.

– Специальные! Какие специалисты развелись! За лето ямы осыпятся да травой зарастут, – сказал Юра.

– Точно, – подтвердил Костя. – И компост в них потеряет свои ценные качества!

– А суперфосфат перестанет быть су пером! – сострил Юра.

– Он еще и слово компост знает! – усмехнулся Алик.

– А как же, – начал разъяснять Юра, – ямы для обеда деревьев, на первое – суп – суп-пер, на второе – фосфат, на третье – сладкий компост из гнилых фруктов!

– И про суперфосфат тоже все знают! – удивился Венька Смирнов.

– И про компост!..

– Про что не надо они все знают, а про что надо – ни бум-бум!..

– Не исправите – смотрите, Михал Михалыч годовую двойку вам выведет!

– Подумаешь, чем испугали, – пожал плечами Юра.

– Зиночка, – предложила Эра Кузякина, – да хватит нам с ними в одиночку церемониться, давайте возьмем их в оборот всем классом!..

– Придется, – согласилась с Эрой Фокина и скомандовала: – Три-четыре!

И весь класс хором произнес:

Вероятно, точно такое же впечатление производил древнегреческий хор в своих древнегреческих спектаклях на древнегреческих зрителей, какое впечатление произвел на Баранкина и Малинина хор своих одноклассников.

– Ну, знаете, – после большой паузы сказал первый раз в жизни вроде бы растерявшийся Баранкин, – это уже как в «Чапаеве» получается!.. Это уже какая-то психическая атака, – Баранкин знал, что лучше всего на стихи было бы ответить стихами, и, пока отвечал прозой, одновременно сочинял ответ в рифму. И сочинил-таки… – А вашему хору мы вам с Малининым лично ставим «неуд».

– Три-четыре! – опять скомандовала Фокина.

– Это почему «неуд»? – дружным хором спросил снова класс Баранкина и Малинина.

Баранкин что-то прошептал на ухо Малинину, и они в один голос громко произнесли:

Двухголосый ответ, да еще в рифму, да еще в довольно складную, вообще-то, произвел на ребят некоторое впечатление, но Фокина не унималась и дала знак ребятам: «Три-четыре!»

– дружно ответил весь класс.

И тут Баранкин понял, что сопротивляться классу бесполезно. Если первые стихи были, конечно, подготовлены заранее Зиной Фокиной или Эрой Кузякиной, то второй стихийный ответ класса поверг Баранкина в недоумение, в бессилие и в полное подчинение классу. Последняя слабая попытка сопротивления, которую он старался оказать одноклассникам, выглядела весьма жалкой и не имела никакого эффекта. Юра Баранкин сказал, обращаясь лично к Веньке Смирнову:

– Смирнов, ты что орешь вместе со всеми? У тебя у самого двоек навалом!

– Навалом, – согласился Смирнов, хихикая, – но ни одной из них ни самой первой, ни самой последней!..

В этом была своя логика, и после этого Баранкин и Малинин как бы внутренне сказали: «Сдаемся!..» и как бы, тоже внутренне, подняли вверх руки…

Юра Баранкин и Костя Малинин шли в окружении школьного конвоя домой. Погода была прекрасная. В такую погоду лифтерша в Юрином доме всегда, смеясь, говорила: «Погода шепчет – бери расчет…» На вовсю зазеленевших деревьях и на газонах не просто бездельничали, а вели себя словно на большой перемене воробьи, и не какие-нибудь там двадцать минут, как все школьники, а уже с самого утра. И будут бездельничать до вечера. И всю жизнь с утра до вечера. Над клумбами как хотят и куда хотят порхали бабочки. Было сразу видно, что все они, как одна, бессознательные и неорганизованные. Какая-то смутная мысль, похожая на желание, в который раз шевельнулась в душе Юры Баранкина, мысль, похожая на строчки из какого-то стихотворения, которое он то ли где-то прочитал, то ли сам придумал: «Я уверен, без забот воробей живет!» Баранкин в который раз присмотрелся к воробьям и подумал, что нельзя себе было и представить, чтобы кто-то из воробьев кого-то куда-то поволок бы силой против его воли. Занятий у них нет, зна– чит, и репетиторов таких противных, как этот от– личник Мишка Яковлев, у них тоже нет, и вооб– ще, никто не делит воробьев и бабочек на отлич– ников, хорошистов и двоечников. И не призывает: «Будь воробьем или бабочкой!» Все они просто воробьи и бабочки. Самые обыкновенные! И все!.. А тут… Вон что творится!.. Сплошное насилие над личностью!..

Окруженные тесным кольцом одноклассников, Баранкин и Малинин неминуемо приближались к Юриному дому. Малинин осмотрелся вокруг, и ему пришло на ум:

– Правильно в русской народной песне поется, – а затем запел довольно приятным голосом: – «Любовь кольцо, а у кольца начала нет и нет конца…»

– Малинин, а почему бы тебе не участвовать в школьном хоре? – спросила его Кузякина. – С таким приятным голосом, как у тебя, – тебе там самое место.

– Потому что есть такая школьная шутка, – начал объяснять Малинин Кузякиной, – примерно такой ученик, как Венька Смирнов, – Венька тут же навострил уши, – приходит домой и показывает дневник, в котором одни двойки и только по пению пять… Отец, просмотрев дневник, говорит: «С такими отметками и ты еще поешь?.. А ну, снимай штаны!..»