Будучи заложенной в генетическом коде, с самого детства игра занимает видное место в нашей жизни. Она помогает вырабатывать навык двупланового поведения, восприятия действительного и условного, в ней проявляется наша тяга к совмещению закономерностей и случайностей, к утверждению правил и отклонению от них. Когда элементы игры отсутствуют, мы нередко разочаровываемся даже в отношениях с самыми близкими. Играя, мы воспринимаем мир непосредственно, без помощи языковых символов и обычно без принуждения, охотно отвлекаясь от житейских забот.
Но игра в статус - детская забава по сравнению с тем, что ждет впереди молодого политического деятеля. Он должен обладать не только отличными деловыми качествами, но еще и такими, которые позволяют зарекомендовать себя в определенных кругах надежным, "своим" человеком. В это поверят, если тот не обременяет деталями внимание руководителя, не нарушает порядок вынесения решений, не спешит выказывать свое мнение, беседу ведет спокойно и компетентно, избегает категоричных утверждений или отрицаний, настроен оптимистично. Иными словами, умеет "играть в команде" и "не раскачивать лодку". (Судя по всему, данные критерии приветствуются повсюду и Россия - не исключение).
Успешно освоив эти требования, мой вашингтонский знакомый постиг и другие премудрости, уже на порядок выше. Он научился не доказывать своей невиновности, ибо это только усиливает подозрения. Правильно ставя вопрос, предлагал его решение. Возражал оппоненту, пользуясь его же доводами. Не делал различия между хитростью и обманом, ибо ложь считается оправданной, когда что-то угрожает высшим интересам государства или возникает совершенно безвыходная ситуация. Не брал на себя лишних обязательств, чтобы не связывать руки...
Считая политику логическим продолжением человеческих слабостей, он предпочитал вести себя так, будто участвуешь в предвыборной кампании загребаешь жар чужими руками, если все складывается удачно, и сваливаешь вину на другого за неудачи и промахи. Самое важное - одерживать верх над соперником, а посему пре-дусмотрительно наносить ему удар первым.
В молодости превыше всего он ценил в людях личное мужество, с годами все отчетливее стал понимать, что мужественный человек может одолеть превосходящего в силе противника, но ему гораздо труднее, почти невозможно прорвать сети "политической мудрости". Как бы оправдывая свою неспособность выбраться из этих сетей, он ссылался на природу человеческую и заложенный в ней принцип личного интереса: люди, по его мнению, завистливы, злы и коварны, - отсюда несовершенство общества, политик же всегда должен иметь в виду, что никакая форма собственности не избавит человека от эгоизма и порока, а любое общественное устройство - лишь организованное насилие, сдерживающее в людях дурные инстинкты. Вспомнился ему по этому поводу и Джордж Вашингтон, убежденный, что мотивы общественного блага могут побудить к бескорыстию лишь на время и при особых обстоятельствах, но их недостаточно для постоянной верности высоким стремлениям и обязательствам перед обществом.
Только немногие способны жертвовать своими личными выгодами для общего блага. Себя к ним мой знакомый не относил. Не требовал доказательств и от прописной истины: политик всегда исходит из лживости других и их готовности быть обманутыми, - ему надо просто научиться не видеть в этом ничего плохого, избавиться от наивности, стать циничным и помнить только, что сегодня обманывать все сложнее, политическая ложь стала заметнее, ибо электронные средства информации мгновенно распространяют ее по всему свету, и за обман могут привлечь к ответственности.
Когда каждый заботится о собственном интересе, в целом это служит общему благу, считал он, называя себя "гражданином республики". Свобода, по заимствованному им у Томаса Джефферсона мнению, должна строиться на независимости личности и правовых гарантиях от притеснений, на активном участии образованных граждан в общественной жизни. Право делать деньги это еще не свобода, она облекается плотью лишь в таком обществе, где люди выполняют определенные обязательства друг перед другом, иначе свобода уничтожает сама себя и в конечном итоге приводит к тирании. Свободу он относил к особой области индивидуального выбора, где она служит и средством и целью. Конечно, свобода - еще не гарантия процветания и благополучия, она не панацея от злодеяний, но способствует созданию такого общественного устройства, при котором человек может совершенствоваться, избавляясь от слабостей и пороков.
- Все грешат, кто меньше, кто больше, - резюмировал он. - Мы прощаем себе то, что не прощаем другим. Как подметил ваш Толстой, люди дурны и любят свои пороки. Ни на кого из смертных, больших людей или маленьких, нельзя положиться раз и навсегда, ни одному учреждению не следует предоставлять абсолютной власти. Пресса должна быть свободной, университеты - независимыми, церковь - отделенной от государства, вероисповедания - разными, партии и компании - соперниками или конкурентами. Нашего же обывателя больше всего интересует, сколько вещей можно купить, если не выпивать по кружке пива в день. Хорошо работающий личный автомобиль для него важнее атомной бомбы, а катастрофа, которая может случиться с ним за рулем, куда страшнее ядерной. Для морального возрождения нации нужен великий лидер...
- Мне все же думается, что время великих лидеров безвозвратно кануло в реку забвения, - резюмировал в свою очередь я. - Достаточно посмотреть вокруг и спросить себя, кого из живущих можно выбрать на это место. Немцы и славяне, кстати, больше других народов по-страдали от своих великих лидеров. Начавшийся, как столетие вождей, к исходу своему ХХ век оказался не только без вождей, но и без выдающихся лидеров. Обещания государственных деятелей дать больше свободы, справедливости, мира и процветания не трогают ныне умы и сердца людей, равнодушных к любому лидеру. Вы сами только что сказали: ни на кого нельзя положиться...
Мой собеседник посмотрел на меня, как смотрят страусы на яйца, высиживая их, пронзительным взглядом, и ответил с едва заметной усмешкой:
- Мне кажется, есть только один человек, способный опровергнуть ваши доводы. Он сидит передо мной...
Скорее всего действовала избранная им тактика избегать полемики с оппонентом, когда речь заходит о противоречивости собственных высказываний. Впрочем, я не особенно и ждал ответа, ибо знал, что всю поступавшую информацию он пропускал через "фильтр", оставляя лишь необходимую для его политической карьеры. Мой знакомый не хотел поддаваться эмоциям - ему надо было преуспевать в мире практических дел, а не терзающих душу эмоций.
Преследуя свои собственные интересы и пытаясь сохранить независимость, он не верил ни в идеал семейного счастья, ни в бескорыстную любовь. Конечно, ему хотелось сохранить привязанность своего сына, но была изрядная доля опасения, что тот однажды может просто унизить его саркастической усмешкой, и, дабы самортизировать возможный урон, личные интересы он легко примирял с общественными посредством нехитрой формулы: "Чем лучше я делаю свое дело, тем больше приношу пользы всем, в том числе семье".
Дело же действительно поглощало его целиком. Возвращаясь домой, он чувствовал себя истрепанным вдрызг и все чаще ловил себя на мысли, что даже в родном гнезде остается тем, кем был на работе, остерегается показаться мягким, страшится быть отвергнутым. Открыться перед женой, попросить ее о поддержке в трудный для него момент ему представлялось невообразимым словно расписаться в собственной слабости, ибо, считал он, только неудачники жалуются близким и делятся с ними своими проблемами.
Чувства к друзьям подпадали под столь же нерушимое табу. В их глазах он должен казаться независимым. Друзья, кстати, делились у него на две категории: уверенно взбирающиеся по лестнице успеха и те, кто безнадежно на ней застрял. Неожиданно как-то встретив товарища по школе, он не в состоянии был ответить взаимностью на теплое и искреннее его объятие. Дружба - это прежде всего доверие; в политике же твоя успешная карьера заставляет отдаляться от друзей, которым не подфартило, - ведь вместе с успехом приходит не только солидный доход, но меняется и место, где ты живешь, появляются блага, недоступные для твоих бывших друзей. И самое деликатное - ты в состоянии принимать решения, которые могут оказаться для них неприятными, посему нельзя подпускать к себе людей близко, нужно научиться быстро и безболезненно расставаться с ними, а лучше всего вообще не сходиться.