АПСУ[1]

Теплым майским вечером по дороге из Элора в Тетагир ехал молодой человек на серой лошади. На вид ему было лет двадцать. Темные глаза и волосы, нос с горбинкой и небольшой рост сразу выдавали в нем уроженца здешних мест. Низкое солнце било ему в глаза, он отводил взгляд; при этом лицо его сохраняло добродушное, мечтательно-задумчивое выражение. Как и большинство жителей Эн-Гел-а-Сина — «Страны у Лунной реки», — наш всадник любил предаваться размышлениям о жизни, любви и красоте и тайно сочинял стихи. Полное имя всадника было Шем-ха-Гил, но друзья звали его просто Гилом. Сейчас он ехал домой и гнал перед собой толстую неповоротливую овцу. Овца эта потерялась два дня назад, и Гил потратил немало времени на ее поиски. Процессия двигалась медленно — овца явно не торопилась, то и дело останавливалась отдохнуть или пощипать травки у обочины. Да и не в обычаях Гила было спешить. Но вот овца, а вслед за ней и лошадь со всадником, спустились в небольшую ложбинку. Солнце скрылось из виду, потянуло сыростью, и Гил поплотнее закутался в тонкий серый плащ с застежкой в виде лунного серпа.

— Слушай, подружка, давай-ка прибавим ходу, — обратился Гил к овце. Смотри, вечер уже, а мне еще надо заглянуть к старому Балгу. Ну, пошла, пошла, — добавил он более строго, увидев, что овца не реагирует.

Они двинулись чуть быстрее. Теперь дорога шла вверх, взбираясь на пригорок.

Трактир Балга находился как раз на вершине, в двух шагах от дороги. Вот уже показалось невысокое строение с черепичной крышей и круглыми окнами. За задней стеной рос могучий дуб, прикрывавший своими ветвями почти весь дом. Этот дуб, казалось, вышел на своих старых корнях из темной стены леса, тянувшегося к югу от дороги, и остановился в раздумье на вершине пригорка. Место для трактира Балг выбрал удачно — отсюда была видна вся округа: от невысоких гор Ио-Син на северо-востоке и леса на юге почти до самого Эллила — большой реки на западе. Все это пространство было занято пастбищами и виноградниками, рощами, холмами и овражками. Виднелись аккуратные домики из желтых кирпичей — жилье местных хуторян, паслись кое-где овцы. Жители хуторов, выпив в кабачке у Балга кружку-другую доброго пива, любили выйти на крыльцо и, усевшись на ступеньках, любоваться окрестностями. Такое занятие было для них неисчерпаемым источником радости и душевного равновесия.

Сегодня, однако, на широком крыльце не было ни души. Спешившись, Гил обнаружил еще более невероятную вещь — стекло в одном из круглых окошек было выбито, и трава внизу была усыпана осколками. Гил нетерпеливо взбежал по ступенькам и вошел в дом. Внутри было темно — солнце зашло, а Балг еще не зажигал свечей. Гил почувствовал знакомый с детства густой запах пива и бараньего жаркого. Послышался скрип половиц и глухое ворчанье, затем в дальнем углу осветился дверной проем, который тут же был заполнен массивной фигурой трактирщика. Балг держал перед собой две горящие свечки — при этом сам он был хорошо освещен, но ничего не видел.

— Ну и темнотища, гуллы бы меня забрали, — проворчал он.

Гил заметил, что трактирщик как-то странно выглядит: лицо его выражало растерянность и тревогу — чувства, редко испытываемые жителями Эн-Гел-а-Сина.

— Это я, Гил, — нерешительно сказал Гил, по-прежнему стоящий на пороге. Круглое лицо Балга расплылось в улыбке, и он засуетился, зажигая одну за другой свечи на стенах. Отблески свечных огоньков заплясали у него на лысине.

— А, господин Гилли, здорово, дружок! Славно, что ты зашел ко мне. А я уж думал, не увижу тебя больше. Проходи, проходи, да не стесняйся, садись. Пивка? Бесплатно сегодня. Да ты не смотри, что я в таком виде — собираюсь в дорогу, вот и не встретил тебя. Ну вот, — Балг поставил на стол две большие глиняные кружки и уселся напротив Гила. — Посидим, поговорим. В последний раз ведь, дружок, да! Вот уж не думал, что так оно обернется. Ах, знали бы вы, сударь, как это мне тяжело! А выхода-то нет! — трактирщик сморщил нос, казалось, он вот-вот заплачет.

Гил с удивлением смотрел на Балга, слушал его бессвязную болтовню и ничего не понимал.

— Да что с тобой сегодня, старина? Что это на тебя нашло? — спросил наконец Гил, в то время как трактирщик сопел, обхватив голову руками.

— Ах, и не спрашивай, дружок. Вот ведь дожили до чего! Ты только погляди! — Он показал на пустые столы и разбитое окно.

— Ну-ну, успокойся! Лучше расскажи по порядку, что тут у тебя стряслось. И что это ты заговорил вдруг такое: больше не увижу! да в последний раз! да не могу!.. Вот стекло у тебя разбили — это да! Это правда, шутка нехорошая. Но все равно — так расстраиваться…

На лице Балга отразилась происходившая в нем внутренняя борьба — ему, видно, и хотелось поделиться с Гилом своими переживаниями, и что-то его останавливало. Пока он кряхтел и строил рожи, страшная догадка пронзила Гила.

— Признайся, старина, — сказал он. — У тебя завелись клопы?!

— Что, что?

— Клопы! Помнишь, когда в Горячем Ключе завелись клопы — ну, такие маленькие твари, которые кусаются по ночам и сосут кровь, — так все тамошние такой крик подняли, и тоже все клялись, что уедут и не могут этого вынести. Неужели…

— Нет-нет, господин Гилли, что ты, такой гадости у меня нету, Не дошло еще до этого, слава дэвам! А, ладно! — Балг хлопнул ладонью по столу. Расскажу! Все равно уж вся округа знает. — Лицо Балга приняло решительное выражение, и он отхлебнул пива. — Нидхаги, сударь! Сегодня утром, вот как уехал ты свою овцу искать, не больше часу прошло, слышу на дороге шум, топот, рычит кто-то, ну прямо как медведь, — голоса грубые, а слов не понять. Потом вваливаются два мужика — сразу видно, что не наши коренастые, кривоногие, морды — вот такие, бороды всклокоченные, глаза горят, а у одного еще желтые клыки торчат, как у собаки. Ну, я за стойкой ни жив, ни мертв, а они прямо ко мне и тот, что с клыками, как зарычит: а ну, говорит, тащи сюда пива да баранью ногу! А я прямо оцепенел весь, только смотрю на них и рот открываю. Тут тот, что без клыков, как выхватит свой меч — кривой такой, короткий, как рубанет им по стойке — вот, две доски разрубил, — и как заорет: «Пошевеливайся, гулл плешивый, а не то мы тебя спалим с твоей конурой вместе, и будет у нас вместо барана жареная свинья!»… Это я-то гулл! — Балг сморщил нос, чуть не плача от такого оскорбления.