А потом подошло время карнавалов. На этот раз они совпали с объявленной организацией передышкой.

Я уже много лет не надевала маскарадного костюма. У меня даже желания такого не было. И не было ощущения праздника. Но на этот раз мною овладела предпраздничная лихорадка. Мне не терпелось выйти на улицу в маскарадном костюме моей мечты. Хотя бы один раз. Я купила ткань и попросила мать сшить то, что я хотела.  Остальные элементы костюма я купила в разных лавках.

Друзья звонили мне и спрашивали,  пойду ли  я на карнавал. Я говорила, что не пойду. Я хотела пойти одна. До самого вечера  шли примерки и устранялись малейшие недочеты, а когда стемнело, мой костюм гвардейца гражданской гвардии был готов. Наклеить усы и нацепить темные очки. Блеск.

Костюм имел шумный успех. Хотя в костюмах были почти все, люди смотрели именно на меня и про себя улыбались. Парни и девушки показывали на меня пальцами, а иногда показывал пальцем и что-то шептал на ухо своему  ребенку какой-нибудь отец. Подвыпившие гуляки, иногда целыми компаниями, подходили ко мне и говорили всякие глупости. Я притворно сердилась, делала вид, что достаю ручной пулемет, и они отбегали, хохоча еще громче.

Меня никто не узнавал. Рта я не открывала, чтобы нельзя было догадаться даже о том, что я женщина. И по походке моей никто об этом догадаться бы не смог: я несколько месяцев тренировалась дома, и  к тому же на мне был плащ, а что может лучше скрыть походку и фигуру?  Единственной проблемой мог бы быть мой рост, но, правду сказать, в гражданской гвардии не так уж мало коротышек.

Когда мне надоедало бродить по улицам, я заходила в какой-нибудь бар. Я понятия не имела о том, что пьют гражданские гвардейцы. А потому спрашивала вина, стараясь говорить низким мужским голосом или просто указывая на стакан какого-нибудь из пристроившихся у стойки посетителей.

Не знаю, каким по счету был тот бар. Это был даже не бар, а паб. Народу было полно. Одни танцевали, другие создавали невероятный шум, пытаясь докричаться каждый до своего собеседника. Из колонок лился голос Джоржа Майкла - "Iwantyoursex".  Работая локтями, я с трудом (никто не оказывал почтения  моему мундиру) пробиралась к стойке, по мере приближения к ней все чаще замечая, как окружающие, взглянув на меня, тут же украдкой переводят взгляд на другой ее конец. Когда я таки протиснулась к стойке, я поняла, в чем было дело: там стоял он, наряженный севильской цыганкой. С сильным андалузским акцентом он кричал бармену:  "Эй, мачо, слышишь? Поставь севильяну!" Я узнала его сразу: один из гвардейцев нашего поселка. Я помнила его по демонстрациям и тому подобным событиям. После объявления передышки  они выползли из своих казарм  и чувствовали себя  так спокойно! Сержант прогуливается с женой по главной улице, целые компании  по вечерам заваливаются в бары. Семейные пары отправляются за покупками  в гипермаркет по субботам. Смотреть противно.

- Компаньеро,  компадре, коллега! - он заметил меня и направлялся в мою сторону. Подошел, положил руку мне на плечо.

- Что это вы пьете? Вино?! Гражданский гвардеец пьет только виски, даже если он гвардеец ряженый. Не позорьте  честь мундира! - и он прямо-таки покатился со смеху.

Он потребовал виски для меня и снова повторил: "И заведи севильяну, эй!"

Бармен удовлетворил первую его просьбу, но оставил без внимания вторую.

- Слушай, мачо, - наклонился он ко мне, - а ну, достань пушку! С пушкой он тебя сразу послушается!

Потом ему вздумалось запеть: " ...abaila, abaila, abaila, alegreseviyaana", - пел он, ударяя в ладоши и пытаясь выстукивать ритм каблуками. Все расступились, оставив ему не меньше метра, но танцор он был никудышный: споткнулся, чуть не вывихнул лодыжку и запищал: "Aymimare, aymimare", - а потом снова громко захохотал.

- Пошли в другой бар, мачо!

На сей раз мне пришлось поддерживать его за плечи. Но скоро боль у него прошла, и он снова стал напевать: " ...abaila, abaila, abaila, alegreseviyaana".

Мы зашли еще в один бар. Потом еще в один, и еще в один. Во всех он заказывал виски для нас обоих. И ни разу не заплатил. Во всех барах он требовал: "Эй ты, поставь севильяну!" - и в последнем баре его просьбу уважили: " ...abaila, abaila, abaila, alegreseviyaana". В этом баре официантка, когда мы уже уходили,  напомнила ему, что он не заплатил.

- Ты что думаешь, глупая баба, что гражданская гвардия не платит? Гражданская гвардия расплачивается и отплачивает! - и с хохотом швырнул на стойку купюру в пять тысяч песет.

Так, переходя из бара в бар, мы провели всю ночь. Я не произнесла ни слова. В крайнем случае ограничивалась короткими "да" и "нет". Ему мой лаконизм был как нельзя кстати: сам он болтал без умолку. Уже во втором баре он стал называть меня сержантом, в следующем  - повысил до лейтенанта, потом я была капитаном, полковником, а под конец, на рассвете, когда бары уже закрывались, я доросла до генерала.

- Послушайте, мой генерал, - он уже еле ворочал языком, - эти баски все с-сукин-ны  дети!

Я кивнула.

- Сейчас они овечками прикидываются, но я им неее вееерююю! Ни на волос! Да у меня и волос-то нет! -  он снял парик и  с хохотом похлопал себя по лысине.

Выпив еще, он заговорил по-другому: что он понимает басков, что вообще-то они правы и правительству нужно задать, но что сам он - только "пешка", исполнитель. И еще что-то в том же духе. Мы оба  изрядно набрались, и я не понимала половины того, что он говорил, да и он сам, я уверена, не понимал, что нес.

Все бары были уже закрыты. Улицы были усеяны конфетти и залиты рвотой. Последние гуляки расходились по домам. Восток холодно розовел, предвещая скорый восход, ветер пронизывал до костей. Но гвардейцу, казалось,  рассветный холод придал  сил. Мы добрели уже до окраины, шли мимо заброшенных фабрик.  Внезапно он остановился:

- Если бы я б-был б-баском,  я бы пошел в ЭТА  и давай стрелять, черт всех п-подери!

И принялся прыгать и кричать, словно обращаясь к закрытым фабрикам:

-Gora ETA militarra! Txakurrak  barrura, presoak  kalera, amnistia osoa! PSOE, GAL, berdin da! Guardia civil, jo ta bertan hil! GoraETAmili-ta-rra! - последний лозунг был у него, похоже, любимым. Или ему просто нравилось его повторять. Потом он схватился за мой плащ, притянул меня к себе, хитро улыбнулся  и, дыша мне в лицо перегаром виски, произнес: