Есть на побережье Иссык-Куля уголки, удивительные по красоте и богатству природы. Но удивительнее всего, пожалуй, его восточная оконечность. Здесь находятся устья большинства рек, питающих озеро. Во время весенних паводков пресные воды заливают большие участки прибрежной суши и, принося илистый песок, создают плодородный слой почвы, благоприятный для облепихи, лоха, других влаголюбивых кустарников и лиственных деревьев. Непроходимые заросли колючих кустов, камыша и тростника, перелески и травянистые поляны излюбленные места фазанов, косуль и зайцев.

Береговая линия здесь живописно изрезана бухточками, заливами и отмелями, которые отделяясь песчаными косами, образуют небольшие лагуны - царство водоплавающих птиц и рыбы. Места эти и поныне удалены от людских поселений, а в старые времена и вовсе были малолюдны. Редко какой ружейный охотник забредал сюда.

Обилию непуганой дичи поразились даже видавшие виды Жанторо и Иван. Частые фазаньи вспорхи с шумным хлопаньем крыльев и в самом деле создавали впечатление огромного курятника. Но провожая птиц взглядом, охотники не спешили стрелять - слишком легка добыча, не привыкли к такой забаве. Только когда насмотрелись вдоволь, Иван предложил подстрелить по паре петухов для подарка рыбакам.

Солнце стояло еще высоко. Иван прикинул, что на сегодня и для гостевания и для рыбалки с ухой времени вполне хватит. По прямой ехать им было не так уж далеко. Да не знали они про здешние заливы. Долго пришлось объезжать, так что в гости попали, когда до позднего летнего заката оставалось часа два.

На стук в ворота одного из домов вышел бородатый мужик, радушно поздоровался, позвал в дом, но Иван возразил:

- Ты уж, Митрич, извини нас, что припоздали. Малость не рассчитали. Ехали-то мы на рыбалку с ухой. Так что ежели еще успеваем, то уважь нас, устрой. Ты нам уху, а мы тебе вот этих красавцев петухов, - смеясь, добавил он.

- Устроим в лучшем виде, - заметил Митрич.

Из соседнего дома вышел еще один такой же бородатый мужчина, представившийся Михаилом. Вдвоем они быстро собрали рыбацкие снасти, прихватили котел и кое-какую посуду для ухи, специи и две булки хлеба, оседлали коней. На рысях прискакали к длинному узкому рукаву залива.

Митрич сел в плоскодонку и поплыл, разматывая за собой невод. Лодка сделала большой полукруг и вернулась к берегу. Взявшись за концы, вчетвером потащили к берегу снасть, которая шла медленно и туго. Наконец две пары сошлись и последними усилиями вытащили невод на берег. По траве забили хвостами пудовые иссык-кульские сазаны, золотисто отсвечивая толстыми боками.

- Ну, что хватит на ушицу-то? с веселой ухмылкой спросил Митрич.

- Ой, байке, твои рыбы не легче баранов, - изумился Жанторо. - Тут хватит на большой той.

Пока Михаил чистил, потрошил и резал на куски рыбу, Митрич разжег костер, поставил над ним на треноге котел с водой, расстелил на траве чистую скатерть, выложил на нее хлеб, помидоры, огурцы, стрелки зеленого лука. Иван присовокупил к досторкону три бутылки фабричной водки.

Жанторо невольно залюбовался этими кряжистыми, ухватистыми мужиками, крутоплечими, с огромными ручищами, добродушно улыбающимися в русые курчавые бороды.

Уха поспела, когда солнце спряталось за далекие, невидимые отсюда отроги Терскей Ала-Тоо. От воды повеяло влажной свежестью, бодрящий воздух, смешиваясь с запахом ухи, вкусно защекотал ноздри, погнал голодную слюну.

Русская уха под чарку - есть ли что-нибудь лучше на свете! За едой и неторопливым разговором засиделись далеко за полночь. Наконец рыбаки засобирались домой, пригласили к себе переночевать и Ивана с Жанторо. Но они отказались.

- Спасибо за угощение и прием, - поблагодарил Иван. - Мы люди привычные к ночевкам под звездами. Спали и на снегу в горах. А здесь теплой ночью подремать до утра - одно удовольствие.

Стреноженные кони лениво хрупали траву на лужку и били копытами. Неполная луна, вдоволь насмотревшись в бархатную гладь залива, тихо поплыла на покой, клонясь к западу. А на востоке на смену ей зажглась полоска утренней зари.

Жанторо и Иван досыпали еще одну свою мирную ночь. И не знали - не ведали, что набравший силу двадцатый век уже открывает новый счет небывалым кровавым войнам, восстаниям, революциям и вакханалиям террора. Мало кто останется от всего этого в стороне.

* * *

По аилам поползли слухи о том, что светлобородые царевы начальники записывают молодежь на войну. Люди заволновались, начали собираться стихийные сходы, на которых принимались решения не подчиняться царскому указу о призыве на военную службу. Но волостные управители не поддержали эти решения. На собрании аильных старшин Темирбай призвал аильчан не спорить с властью.

- Наш царь Николай, - сказал он, - ведет большую войну с иноземцами, и мы должны помочь ему в этом. К тому же кыргызы не будут стрелять из ружей, их призывают только на военно-тыловые работы.

Тут же Темирбай огласил списки призывников. Никто из сыновей богатых и знатных людей в них не попал. Зато много было бедняков и неугодных. В их числе оказался и Жанторо. Отомстил-таки злопамятный бай за тот случай с Нурджамал.

Весть о призыве в армию застала Жанторо дома. Вот уже две недели он далеко не отлучался - ждал первых родов жены. Гонец ускакал, а Жанторо долго вертел в руках врученную им бумажку, силясь понять, как же можно забирать мужа у рожающей жены, оставлять семью без кормильца, обрекая на голод. Видно, совсем потеряли совесть царские слуги. Нет, нельзя поддаваться им. "Уйду в горы, отсижусь там, потихоньку помогая семье", - твердо решил он.

Еще раз прискакал гонец с требованием явиться в волостную управу. Но Жанторо дома не застал. Его жена с грудным ребенком на руках сказала, что не знает, где муж.

Спустя неделю заглянул Иван. Увидев его, Нурджамал расплакалась. Удрученно выслушал он ее рассказ и как мог постарался успокоить. Пообещал наведаться еще раз в ближайшие дни, привезти что-нибудь из еды, а потом и самого Жанторо навестить, который по словам Нурджамал укрылся в известной им обоим пещере. Свое обещание Иван сдержал, выручил Нурджамал мясом, мукой, картошкой и сахаром. Когда немного поутихли поиски дезертиров, купил патронов к ружью Жанторо, загрузил большую седельную сумку съестным и пораньше, еще до зари, отправился на встречу с другом.

Долгим и трудным был путь. Ехал Иван, не давая отдыха ни себе, ни коню, А все же разыскал Жанторо уже в сумерках. Место было совершенно безлюдное и дикое. Позади осталась опушка леса, а впереди последнюю альпийскую зелень уже оторочивал сплошной снежный пояс. О большой высоте напоминала не только растительность, но и разреженный холодный воздух.

Подход к пещере был завален камнями от когда-то обрушившегося скального выступа. Пройти это каменное нагромождение человеку не просто, а коню подавно. Зато следов не остается. За каменным завалом показалась полого уходящая вниз вытянутая площадка, в конце которой находился вход в пещеру. Иван свистнул и услышал за спиной ответный свист. Оглянулся - никого. Слегка растерявшись, сдернул ружье с плеча и, пригнувшись, повел стволами в направлении свиста.

- Салоом алейкум1 - раздался знакомый голос Жанторо.

- Как же я не заметил тебя! - удивился Иван. - Во все глаза смотрел и все-таки прошел мимо.

- А я давно за тобой наблюдаю, - сказал Жанторо.

- Что ж, осторожность никогда не помешает, - согласился Иван. - Ну, показывай, как устроился.

За высоким сводчатым входом открылась круглая полость, небольшая по площади, но достаточная для двух-трех человек с лошадьми. В дальнем конце пещеры чуть дымил каменный очаг. Рядом - толстый настил из арчевых веток и сухой травы - постель беглеца. Это была та самая пещера, в которой жил второй пойманный ими барс. А теперь судьба загнала сюда и его ловца. Однако странно переплетаются порой нити жизни в этом загадочном мире! - подумалось Ивану.

Жанторо подбросил топки в костер, поставил чайник и, вопреки традициям гостеприимства, первым завел разговор об оставшейся без него семье. Слушал жадно, перебивая рассказ нетерпеливыми вопросами.