• 1
  • 2
  • 3
  • »

Наконец, уже на самой последней границе - кажется, в Могилеве, вошел дюжий молодой пограничник:

- Ваши паспорта.

Листал, листал мой паспорт, то так вертел его, то этак, хмурился, покусывал губу, наконец отчеканил железным голосом:

- А у вас, товарищ Николаева, нет выездной визы из России. Пройдемте с вещичками до выяснения вашей личности.

- Как это нет выездной визы? - удивилась я. - Я ведь столько уже границ проехала: Россия - Украина, Украина - Молдавия, Молдавия - Румыния, Румыния Болгария, Болгария - Македония, Македония - Албания и - в обратном порядке. А вы говорите - визы выездной у меня нет.

- Ничего не знаю, что вы там проехали. Пройдемте. Если будете оказывать сопротивление, занесем это в протокол. - Голос пограничника зазвучал бдительно и зловеще.

- И что там со мной будет?

- Ничего, посидите в КПЗ, пока наши люди не выяснят, как вы здесь оказались, а потом, если все в порядке, отправим вас с оказией в Москву.

Честно говоря, я почти сдалась, так я была ошарашена. Ну и потом - может быть, это голос судьбы: "Вперед, к новым приключениям!". В Могилеве я никогда не была. Там, что ли, произошло отречение Императора Николая? Кроме того, мой духовник любил повторять: "Если что-то не получается по не зависящим от тебя обстоятельствам, значит, Господь приготовил тебе кое-что получше". Вот, не получилось мне по независящим обстоятельствам добраться до Москвы, значит, в Могилеве мне будет лучше. И я почти уже собралась выходить. Но - черепаха! Сейчас я возьму коробку, она начнет скрестись, пограничник ее засечет, контрабанда, да ну, не пойду. У меня через два дня день рождения. Меня родитель и родительница ждут. Муж тоже ждет. Дети. Все-таки вряд ли в могилевском КПЗ мне приготовлено Господом "кое-что получше"! Сомнение огромное меня одолело, вера непроизвольно пошатнулась, нашла кручина. Решила, не пойду и все. Пусть уж волоком меня волокут. Приключения так приключения!

- Визу получал за меня работник иностранного отдела. В МИДе. И вообще мы делегация, - почти закричала я, обрадовавшись, что нашла для себя зацепку, Эн с Точкой, вы глава делегации, покажите-ка нашу бумагу! Сейчас этот господин убедится.

И вдруг Эн с Точкой, запустив по-ленински руки себе под мышки и раскачиваясь на полке вперед-назад, вперед-назад, медленно и спокойно произнес:

- Вы только меня не впутывайте в эту историю. Я тут ни при чем. Вам лучше пройти в отделение, как говорит товарищ.

- Дайте сюда бумагу! - твердо сказала я.

Он еще глубже засунул руки и все покачивался, все покачивался:

- Они ведь знают, что делают, пограничники. Профессионалы. Вам лучше пойти с товарищем, не портить себе протокол.

Тут я растерялась. Я взяла паспорт и стала почти машинально его листать. Он весь был в визах, штампах, штемпелях... Наконец, в самом конце, я увидела то, что искала.

- А это что такое? - я сунула под нос пограничнику нужную страницу. Он пригляделся, козырнул, щелкнул каблучками и - был таков. Поезд тронулся. Мы были в России.

Ну тут уже я закинула ногу на ногу и стала покачиваться туда-сюда, пристально вглядываясь в своего визави. Он сидел сжавшийся, обгорелый, с короткой шеей, в грязной майке, в которой проходил все эти восемь дней вопреки всякому протоколу и назло битком набитому чемодану. Он сидел, нахлебавшийся мутной теплой воды с марганцовкой, закусивший тушенкой без хлеба, и обмирал под моим насмешливым взглядом:

- Ну что, Эн с Точкой! Сдать меня хотели! В КПЗ! Пограничникам!

- Может быть, у вас подданство двойное? - заюлил он. - Может, поэтому он хотел вас высадить? Они ведь, пограничники, знают - там в паспортах есть такие знаки, которые дают информацию. Скажите - двойное у вас гражданство? Ну там еще американское или израильское...

- Угу, - сказала я, не отрываясь глядя на него.

И он как-то весь сник. Лицо его приняло жалостливое, плаксивое, какое-то бабье выражение, и он произнес дрожащим голосом, в отчаянье:

- Ну вот, вы теперь, наверное, все про меня Наталье Ивановой расскажете!

- ???

- Ну да, все расскажете про меня этой Наталье Ивановой, там, у себя, в своем "Знамени", или где там еще, в Союзе своем писателей!

Обреченность была написана на его лице.

- Обязательно расскажу, - расхохоталась я, вытаскивая из коробки расхрабрившуюся черепаху, рвущуюся изо всех сил к своему далекому морю.

...Ну вот и выполнила наконец обещание, вот и пришлось к слову.