Изменить стиль страницы

— Я знаю, кто вы такой. Вы — Лаймонд!

Он отпустил ее и захлопал в ладоши.

— Я возьму назад наиболее гнусные оскорбления, если вы не употребите во зло свободу ваших рук. Вот так. А теперь, невестушка, давайте по этой лестнице Иакова вознесемся в покои моей ангелоподобной матушки. Будь моя воля, — добавил он, придирчиво оглядывая Мариотту, — я бы нарядил вас в красное.

Так вот он каков, брат Ричарда. Каждая его черта, словно выписанная на холсте поверх другой картины, говорила двумя голосами. В одежде, богатой, черного цвета, ощущался легкий беспорядок; кожа загорела и обветрилась; красивые глаза наполовину скрывались под тяжелыми веками; в складке губ выражались дерзость и высокомерие. На пристальный взгляд он отвечал беззлобно:

— А вы кого ожидали увидеть? Ядовитого змея, дьявола, душевнобольного? Милона 11) с быком на плечах, Аримана 12), готового к битве с Ахурамаздой, или Золотого осла? Вы, должно быть, не знали, что такой цвет волос у нас фамильный? Ричарду он не достался. Бедняга Ричард — просто шатен, но доброе сердце имеет вза…

— Я тоже знаю стихи! — воскликнула Мариотта, потирая запястье. — Шатен — надежен, рыжий — изворотлив, блондин — завистлив…

— А брюнет — похотлив. Сколько ловушек ни встретилось сегодня на вашем пути, вы не миновали ни единой. Если хотите, можете с криком бежать впереди. Теперь это уже не имеет значения, хотя пять минут назад и была некоторая спешка: связать слуг… собрать серебро… извлечь кубышку Ричарда из обычного тайника. Ричард не меняет привычек.

С отсутствующим видом он прошел мимо нее и стал подниматься по лестнице. Ошеломленная, испуганная, Мариотта последовала за ним.

— Чего вы хотите? — спросила она.

Он подумал.

— В основном развлечься. Вы не считаете, что для моей семьи настало время разделить со мной мои несчастья, как это подобает истинным христианам? И потом: порок дорого стоит. Как ни брызгаю я на них майской росой, мои темные, нежные алмазы не размножаются, а растворяются. Невоздержанность, Мариотта, крадет и деньги, и легкость пищеварения — но кто может справиться с ней? Только не я. И в доказательство сейчас на ваших глазах истеку сладчайшими мирровыми слезами.

Они достигли двери, ведущей в залу. Взявшись за ручку, он обернулся; его яркие глаза сверкали по-кошачьи.

— Теперь смотрите в оба. У сорока кумушек наш приход возбудит сильнейшие чувства. Одной короткой фразой — много, двумя — я намереваюсь провести ваших дам через испуг, пренебрежение, презрение и гнев; мы разыграем маленькую драму, ужасную, но поэтическую, отпечатанную петитом и полную, как сказал поэт, пользы и глубокомыслия. Интересно, встречу ли я признание?

Мариотта, призвав на помощь всю свою смекалку, попыталась остановить его единственным доводом, какой ей пришел на ум.

— Там ваша мать.

Он выслушал это со спокойным удовлетворением.

— Ну хоть кто-то меня узнает, — сказал Кроуфорд из Лаймонда и открыл дверь, вежливо пропуская Мариотту вперед.

А тем временем сэр Уот Скотт из Бокклю ехал верхом на запад от Эдинбурга, покончив, слава Богу, с участием в военных советах, собираемых правителем, и покинув своего доброго друга Тома Эрскина, расстроенного контрабандиста и свинью, страдающую похмельем.

Бокклю был привычен к войне. С того времени, как поражением под Флодденом закончился золотой век королевства, ведущего активную политику и развивающего свою культуру, сэру Уоту приходилось подчиняться детям или их наставникам и так называемым протекторам, занятым междоусобной борьбой за власть. И те, кто терял власть, неизменно искали покровительства английского короля Генриха VIII; он же, обуреваемый гордыней и подстрекаемый угрозой со стороны европейских держав, собирался захватить Шотландию, забрать маленькую королеву Марию в Англию, воспитать ее в английских традициях и впоследствии выдать за своего сына.

Генрих посылал все новые и новые войска в Шотландию, чтобы покорить ее. Он брал заложников, осыпал шотландцев подачками, дарил пенсии, предлагал высокие должности раздраженной и разоренной знати и в самый месяц рождения Марии и смерти ее отца короля Иакова, наголову разбив его войска у Солуэй-Мосс, увел в качестве пленников в Лондон половину пэров из шотландского предгорья: им была обещана свобода в обмен на письменное обещание способствовать заключению брака меду принцем Эдуардом и Марией.

Теперь Генрих был мертв, и на английском троне тоже сидел ребенок — Эдуард VI, за которого правил его дядя Эдвард Сомерсет, протектор Англии и ярый сторонник идеи Генриха женить мальчика на Марии. Сомерсет тоже сжигал, и разорял, и предавал мечу, и пытался привлечь шотландскую знать на свою сторону иными методами: король Генрих, одержимый похотью, без конца меняющий жен, отделил церковь своей страны от папской, и в Шотландии многие уже отворачивались от королевы-матери, француженки по происхождению, и старого союзника, католической Франции, с надеждой глядя на реформистскую религию.

Последнее, однако, не заботило Бокклю, которого в очень малой степени волновали вопросы добра и зла. О религии он размышлял лишь в том случае, когда она слишком тесно соприкасалась с политикой, а потому могла повлиять на судьбы его семьи, но нынешние религиозные трения его не беспокоили. Папа Римский был далеко не идеален, но старый Гарри Английский почти разрушил дом Бокклю в Бранксхолме, а потому стал в глазах сэра Уота самым безбожным еретиком. Когда у твоего народа нет постоянной армии, тебе ничего не остается, как защищать твой дом самому вместе с твоими ленниками, да еще оплачивать услуги иностранных наемников, насколько позволяет кошелек. Бокклю любил драться. Получив приказ, он повернул на запад, готовый выступить в поход, но по пути сделал крюк, чтобы заглянуть в Богхолл, замок, расположенный на смрадных торфяных болотах в центре Шотландии и принадлежащий Флемингам, семье, которая, как ни одна другая, была предана королеве: глава этой семьи лорд Флеминг был женат на бойкой незаконной дочери королевского дома.

Леди Флеминг, не только тетка, но и гувернантка королевы, отсутствовала, но Бокклю приняла в Богхолле ее крестница Кристиан Стюарт.

Она была любимицей Бокклю. Привлекательная, высокая, с темно-рыжими волосами красивого оттенка и твердой, решительной поступью, она рассуждала здраво и в совершенстве умела вести беседу: никто не мог бы по виду сказать, что девушка слепа от рождения. Она знала каждый уголок в Богхолле и нынче сопровождала сэра Уота, который уже обговорил с Флемингом свои дела; именно она и сказала Бокклю, что лорд Калтер в замке и сейчас находится наверху.

— Калтер здесь? — спросил Флеминг, тоже услышавший это. — Я думал, он уже уехал.

— Еще нет, — спокойно сказала Кристиан и медленно пошла за Бокклю, который, не теряя времени, несмотря на свои пятьдесят с лишним лет, поскакал по лестнице как горный козел.

Ричард, третий барон Калтер, старший сын Сибиллы, был действительно наверху — на крыше. Солнце там светило прямо в лицо, пробиваясь сквозь башни и зубцы; замок поднимался над торфяником, как маяк, а вокруг него, как морские отмели, простирались двор, парк и луг. На огромном пыльном фартуке двора, где скопились хозяйственные постройки, конюшня, псарня, курильня, сараи, кипела жизнь, которую можно было видеть и сверху в перспективе. Бокклю шел впереди, а девушка твердой поступью следовала за ним, и ветерок трепал ее рыжие волосы.

Лорд Калтер смотрел, как они приближаются. В нем нельзя было сыскать и следа самозабвенной одержимости новобрачного. Он был невысок ростом, плотного сложения, с каштановыми волосами; твердый взгляд серых глаз говорил о том, что на человека этого можно положиться. Ричард Кроуфорд в свои тридцать с небольшим лет владел немалым состоянием и привык повелевать. Он ждал с каменным лицом и заговорил, не дав Бокклю открыть рот.

— Если вы насчет Лаймонда, то не трудитесь напрасно, Бокклю.

— Да, я насчет Лаймонда, — мрачно ответил сэр Уот и разразился речью.

Как недавно Мунго Тенант, Кристиан Стюарт слушала и молчала, но выказывала участие и понимание, до которых Мунго Тенанту было далеко.