— Так что вскоре он стал искать другой трон, которому мог бы предложить поддержку, — сухим тоном предположил О'Лайам-Роу, помимо воли втягиваясь в разговор.

— Конечно. Его брат Леннокс претендует на шотландский престол и даже на английский через свою жену. Смерть Марий позволяет Ленноксу унаследовать трон в Шотландии. А если английский король умрет, его сестра Мария возродит католицизм, возможно, это даже случится и раньше. Ленноксы — близкие друзья принцессы Марии Тюдор. Можно было бы предположить — во всяком случае, д'Обиньи предположил, — что должность лорда-канцлеpa ожидает того, кто приведет механизм в движение, избавившись от Марии Шотландской. Он вознамерился сделать новую карьеру, став братом короля, я, кстати, не удивился бы, узнав, что первоначальный намек исходил от графа Леннокса. Таким образом лорд д'Обиньи собрался уничтожить Марию Шотландскую, а также преподать урок французскому двору, к которому стал относиться с презрением. Убийства свои он задумывал, как в театре масок… Жалкое извращенное подобие смекалки, присущей всем его предкам. Думаю, теперь, выстроив декорации, он захочет покончить с Марией самым торжественным образом. Наверное, он постарается убить ее во время визита английского посольства, прямо на глазах у своего брата Леннокса. Это действительно будет триумф.

Мягкий, ровный голос Лаймонда на мгновение прервался, чтобы выделить главное, затем зазвучал без лишних эмоций:

— Робин Стюарт, посаженный в тюрьму, ставит его в затруднительное положение. Мертвый Робин Стюарт, как мы убедились сегодня, предпочтительнее. А лучше всего — Робин Стюарт на свободе. Филим, ты видел Стюарта?

— После сражения с кабаном? Нет, — уклончиво ответил О'Лайам-Роу, — завтра его увезут в Плесси-Масе. Тебе известно об этом?

— Ты пытался увидеть его? — прямо спросил Лаймонд.

О'Лайам-Роу вспыхнул. Затем сказал:

— Да, пытался. Стюарт сейчас в северной башне под усиленной охраной. К нему никого не пускают. — Он помедлил, губы его на этот раз не кривились в привычной иронической усмешке, а были крепко сжаты, затем сказал: — Возможно, ты уже знаешь, что мы со Стюартом…

— О да: заключили договор. Знаю, конечно, — с легким презрением ответил Лаймонд. — Боже, неужели ты думал, что это новость для меня? А теперь ты направляешься домой, не так ли?

— Ты прав. — «Забавно получается, — недовольно подумал принц Барроу. — Какой бы гуманный порыв ни руководил мной сегодня, благодарности, похоже, не дождешься». — Я поеду домой после казни, — продолжил он, словно не замечая, как Абернаси вздрогнул от удивления. — Я обязан сделать это для него. По крайней мере, хоть кто-то останется рядом с беднягой, пока он будет страдать. — О'Лайам-Роу не добавил, что на колесе можно жить чуть не четверо суток.

— А женщина? — спросил Лаймонд.

Принц ожидал этого вопроса. Как только обвинение Стюарта против д'Обиньи провалилось, он сразу же понял, что не ведающий жалости Лаймонд ополчится против Уны.

— Судьба этой женщины меня не касается, — сказал О'Лайам-Роу, — и тебя не должна касаться тоже, если не хочешь нажить неприятностей.

— Если ты не пойдешь к ней, мой дорогой, — произнес Лаймонд, будто бы не заметив угрозы, — то можешь быть уверен, что пойду я. Видел ли ты Кормака О'Коннора?

— Я сделал больше того, — ответил О'Лайам-Роу, и его приятный голос разительно изменился, — я виделся с Уной О'Дуайер, и я написал ей письмо, в котором просил ничего не рассказывать ни о лорде д'Обиньи, ни о ее собственном участии в деле.

— Очень благородно с твоей стороны, — едко заметил Лаймонд. — Что ж, теперь его милость может делать все, что ему заблагорассудится?

— Не сомневаюсь, — глубоко вздохнув, сказал О'Лайам-Роу, — что ты или какой-то другой неугомонный парень найдет способ остановить его. Пойди сядь перед его милостью и покажи свои маленькие острые зубки. Может, он даже признается.

— Уна О'Дуайер заранее знала о том, что готовится у Тур-де-Миним, — проговорил Лаймонд. — Если ей известно имя хотя бы одного человека, связанного с д'Обиньи, этого будет достаточно. Ты столь высокого мнения об О'Конноре, что готов уступить ему и даму, и управление родной страной? Или ты боишься, что, добившись женщины, не сможешь ее удержать, и поэтому предпочитаешь отступиться? Впрочем, возможно, ты и прав: объедки с чужого стола.

О'Лайам-Роу вскочил, его светлые глаза сверкали.

— Не смей марать имени дамы, ты, платный шпион, разгребатель дерьма, лижущий чужие следы…

— Чертовски выразительно, — с горечью отметил Лаймонд, — но факты остаются фактами. Разве этот хитрый невежа, закусивший удила, твой идеал принца и любовника? И если меня выведут из игры, что ты намерен делать? Дождаться казни, а затем уехать домой? «Я обязан это сделать для него», — безжалостно передразнил Фрэнсис Кроуфорд. — А для Ирландии ты ничего не обязан сделать? Для себя? Для Уны О'Дуайер?

Принц Барроу приосанился и упрямо вскинул чисто выбритый подбородок.

— Я обязан проявить милосердие и оставить ее в покое, мой глухой и слепой апостол фанатичной службы. Она сама выбрала себе такую жизнь, и лицо ее в синяках, а на руках багровые рубцы.

Удар достиг цели. Принц это понял по тому, как сверкнули глаза Лаймонда.

Выдержав паузу, принц продолжил:

— Пойди и посмотри на нее. Они живут неподалеку. В конце концов, нельзя приготовить яичницу, не разбив…

— Ты оставил ее с ним? — перебил Лаймонд.

— Она не захотела покидать его, — просто ответил О'Лайам-Роу. — Что бы он ни сказал и ни сделал, она со всем согласится.

— Так же, как О'Лайам-Роу. — Лаймонд долго вглядывался в лицо принца, затем встал и в немом отчаянии обрушил кулаки на каменную плиту. — Филим, Филим, любой нормальный мужчина отправился бы туда и наделал бы из его костей рукояток для кинжалов!

— А ее превратил бы в фурию, рыдающую на могиле мученика, — отозвался О'Лайам-Роу, мертвенно побледнев. — Или в объедки со стола какого-нибудь другого мужчины. — Веки его опустились, с привычным рассеянным видом он смотрел в прямую спину Лаймонда. — У меня кое-какие дела. Можешь остаться здесь и поговорить с господином Абернаси, если хочешь. Оставляю вас точить оружие, выпалывать сорняки и рубить древо заблуждений. — Он какое-то время смотрел на обоих, затем покинул комнату. За ним, как тень, последовал Доули.

Лаймонд, обхватив голову руками, продолжал смотреть на огонь.

— Он влюблен в нее до смерти, этот увалень, — с сочувствием заметил Абернаси некоторое время спустя. — Не удивлюсь, если и тебя зацепило.

— Все может быть, — ответил Лаймонд, однако в его голосе не ощущалось любовной страсти.

— Она жила с отцом Кормака, прежде чем досталась ему, — вот почему женщина не бросит его.

— Знаю: но если мы отступимся от нее, — горько усмехнулся Лаймонд, выпрямляясь, — получится так же, как с Фаустиной, — мы потеряем и ее, и империю, что сулят ей в приданое. — Он помедлил, одарив Абернаси самой своей очаровательной улыбкой. — Что бы ты отдал за то, чтобы поменяться со мной местами?

— Ночь в клетке с моей львицей, — спокойно ответил Абернаси. — Вы спасли шкуру Робина Стюарта, но девушке придется пострадать?

— У меня есть запасная карта в рукаве на крайний случай, — заявил Фрэнсис Кроуфорд. — А если уж ты пустился в сравнения, то учти: я не оказал никакой услуги Робину Стюарту сегодня днем и, возможно, не окажу ее Уне О'Дуайер нынешним вечером. Так что милости мои я делю между всеми поровну.

Немного погодя он ушел; выждав некоторое время, смотритель тоже удалился.

О'Лайам-Роу вернулся домой очень поздно и пьяный. На следующий день, явившись с больной головой в замок, он нашел двор в хлопотах: готовился еще один торжественный переезд. Робина Стюарта под усиленной охраной увезли в его последнюю тюрьму в Плесси-Масе, куда в этот же день должен был прибыть сам король.

Новость эту ему сообщил лучник. О'Лайам-Роу остановился в раздумье у караульного помещения, и перед его взором предстали крытые синей черепицей крыши, плавно текущий Мен слева, а впереди — высокий шпиль собора. Неожиданно он услышал, что по булыжнику стучат подковы лошади, скачущей во весь опор, и остался стоять неподвижно, инстинктивно ожидая чего-то.