— Вот, полюбуйтесь. Видели, что творят. Могли бы поехать и забрать дюжину гангстерских воротил, почем зря обирающих город, а вместо этого отнимают у маленького человека последний кусок хлеба.

Ближе к четырем заходил в Спортивный клуб. Проводил с О'Рорком пару раундов — на кулаках и словесных. С каждым днем все меньше страшился увидеться с Вайном. Пока однажды под вечер, когда я лежал в парной на скамье. Размышляя о богоотвратных денежных реках, текущих через эту страну по тайным каналам, удить в которых можно лишь по особой лицензии, коей мне ни единая сволочь не даст. Ко мне подошел служитель и сообщил, мистер Кристиан, на столе у распорядителя вас ожидает очень важное письмо. Я уж подумал, что комитет по вопросам членства большинством голосов выразил мне вотум недоверия и постановил вышвырнуть вон. Как морального разложенца и продувного блудодея. Замеченного на пляже в растрепанном и обсосанном виде. Каковой обсосанный предмет запендрячивал в сказанную Фанни Соурпюсс.

Получил через мраморную стойку длинный белый конверт. Этим вечером в холле отмечался избыток пожилых джентльменов яхтсменской складки. Зашел за колонну и сел в зеленое кресло. Дабы, вскрыв конверт, прочитать письмо. Написанное мелким опрятным почерком.

Дорогой Корнелиус,

Я вполне понимаю нерешительность, мешающую вам появиться в нашем старом отделении. Я сознаю, что в прошлом вы допустили несколько далеко не похвальных оплошностей, но, хотя на награду за благоразумие вам рассчитывать не приходится, в последнем из ваших проступков нельзя винить только вас одного. Я считаю себя виноватым в не меньшей мере, чем и все остальные. Я безуспешно пытался связаться с вами по вашему адресу и надеюсь, что это письмо вас найдет. Я хочу, чтобы вы пришли повидаться со мной. Каждый день с десяти до часу дня я буду в моем вест-сайдском отделении. Окажите мне эту услугу.

Искреннейше ваш

Кларенс Вайн

P.S. Остаток вашего долга, составляющий $243.21, я отныне считаю погашенным.

К.В.

Как-то ночью проснулся. Увидев во сне, что Вайн основал авиационный погребальный салон. Самолет-катафалк, самолет с цветами и самолет со скорбящими приземляются на аэродроме, а вокруг, куда ни глянь, сплошной погост. Лампа на столике рядом с Фанни горит. Она лежит на спине, лицо скрыто пышной подушкой. Только-только виднеется из-за края моей. Глаза глядят в потолок из двух глубоких заводей, чья влага, переливаясь, течет по ее щекам. Потянулся к руке, хотел спросить, в чем дело. И не спросил. Из страха коснуться чего-то неприкосновенного, скрытого в тайных омутах ее горя. Судя по выражению ее лица. От нее уходило нечто такое, чего она не могла удержать. Вчера я видел ее знакомых, приветственное махавших ей, покидая обшитый деревом зал, в котором мы с Фанни встретились, чтобы выпить, после того, как я, чуть ли не пританцовывая, вернулся из клуба. С застывшими улыбками они махали ладонями, а она смотрела сквозь них.

Свозил Фанни на экскурсию, на север, с вокзала Гранд-Сентрал. Цепляемся друг за друга в крохотном мирке, который мы выстроили из наших жизней. Сказал, почему бы нам не пойти и не сесть в первый попавшийся поезд. Только я сначала пописаю. Поднялся по ступенькам в большой писсуар. Выбрал одну из мраморных канавок. У которой плечом к плечу стояли три джентльмена и с одичалыми буркалами лихорадочно тягали себя за белые напрягшиеся елдаки. В поезде рассказал о них Фанни. Когда оправился от потрясения. Сказала, жаль, мне не удалось посмотреть. Ей однажды приснилось, будто ее дрючат в три дырки — верхнюю, нижнюю и заднюю — тремя солопами, да еще по одному она держит в каждой руке. Охваченная религиозным чувством, что ее как бы распяли. А меня до самого Маунт-Киско корчила ревность. Прогулялись по городу. Потом по окрестностям. Слава богу, хоть остальных четырех я ни разу не видел. Люди, проносясь по дороге, изумленно глазели на нас. Показал ей белый обшитый досками дом, в который меня с младшим братом отправляли на лето. Озеро, где мы купались и байдарочными веслами лупили по головам бедных, лупоглазых лягушек, которые, мирно похрюкивая, нежились в воде. Прежде, чем прилечь, загорая, всегда приходилось оглядываться.

При возвращении в город нас остановили, дабы арестовать за бродяжничество, полицейские. Фанни помахала у них перед носом шестнадцатью стодолларовыми бумажками. После чего они арестовали нас за мошенничество. Потребовались три телефонных звонка, чтобы найти Фанниного адвоката, только тогда они извинились и отпустили нас, сказав, что кто-то услышал, как я разговариваю, и принял меня за шпиона.

Начинался дождь, огромный поезд, гремя, нес нас к городу. Признал в лицо человека, которого знал в Бронксе мальчишкой. Он продырявил наши билеты, сделав вид, что никогда меня не встречал. Единственный ребенок, которому родители дали все. Даже вставные зубы взамен тех, которые я ему выбил в драке. Смотрел, как он, возвращаясь в прошлое, в синей кондукторской форме удаляется по проходу. Папа с мамой баловали его, словно маленького принца. А после мир мимоходом заехал ему по яйцам.

Фанни купила мне перчатки из крысиной кожи. Ночами она в пеньюаре и драгоценностях стояла на коленях у маленького круглого столика в столовой. Покамест я пожирал редкостной толщины бифштексы и беззащитные насметаненные груды шпината. С наличностью у меня становилось все хуже и хуже. А в Фанни я забивался все глубже и глубже. Наши тела хлопались на постели одно о другое. В потном крещендо. Под льющуюся из приемника музыку. Садясь голышом за рояль, я исполнял свои произведения. Под невероятные мелодии, вылетавшие у меня из-под пальцев, Фанни высасывала из моей флейты собственную замедленную тему. Можно, пожалуй, сказать, что мой хобот почти и не покидал ее рта. Если, конечно, не прятался в какой-то иной ее нише. А однажды мы с ней увидели, как напротив производят арест женщины-убийцы. Всадившей любовнику в спину семь пуль. Вспыхивали красные мигалки, синие мундиры втекали в здание. Потом все уехали в каретах скорой и патрульных машинах. И прежде, чем мы уснули, убийцу выпустили под залог. Она триумфально вернулась домой в огромном лимузине, которым правил шофер.

Нынче утром Фанни повязала мне галстук и сказала, мой бедный малыш, надень перчатки и пусть Глен отвезет тебя к Вайну, я настаиваю. Пожалуйста, Корнелиус, ты будешь чувствовать себя намного уверенней, если приедешь туда в машине с шофером. Но я отправился пешком. Сверкая полуботинками. Несгибаемый до конца, чем и славен. Дошел до замысловатого сооружения из желтого кирпича. Пять этажей. У входа растут в больших кадках благородные лавры. Холл, застланный коричневатым ковром. Нигде ни следа зеленого цвета. Мужчина с навощенными подкрученными усами и в пенсне осведомляется, может ли он быть мне полезным.

— Да. Я пришел повидаться с мистером Вайном.

— В данную минуту он занят. Ваше имя, пожалуйста.

— Корнелиус Кристиан.

— О. В таком случае, мистер Кристиан, я полагаю, мистер Вайн будет рад узнать, что вы пришли. Много о вас наслышан. Рад познакомиться. Меня зовут Натаниэль Хардвик. Вы извините, я ненадолго отлучусь. Пожалуйста, присаживайтесь. Вот здесь, если угодно, разного рода чтение.

Ну и ну. Этот тип похоронит вас, даже если ему руки связать за спиной. Визитка, брюки со стрелками. Говоря, складывает, как бы в молитве, ладони. Голос мягок и утешителен. Призывный голос. Начинаешь испытывать неудобство за то, что ты еще жив.

Мистер Хардвик с поклоном указывает Кристиану на лифт. Вверх на два этажа. Мимо с улыбкой кивающей девушки, на столе у которой, милость господня, стоит еще один кубок Вайна. Направо по коридору, с фотографиями по стенам, сделанными на похоронах знаменитостей. В приемную, полную вечнозеленых растений. К табличке «Посторонним вход воспрещен» на тяжелых дверях. Которые Натаниэль открывает. В большую комнату. Кларенс за массивным красного дерева столом, имеющим форму полумесяца. Как всегда безупречно опрятен, чист и как всегда в темном костюме. Сидит лицом ко мне в эркере с двумя окнами по бокам. Перед ним восседают три джентльмена с толстенными сигарами. Один, с детским личиком, невообразимо толст и как бы вытекает из кресла. Другой кажется смутно знакомым, голова и челюсть в бинтах, темные очки, голос сипл, в ширину имеет три фута. У третьего крючковатый нос, в этом ширины будет фута четыре.