— Да как спрыгну оттуда.

— А вот это цинизм.

— Как ваше имя, мисс Мускус.

— Элейн. Друзья зовут меня Персиком.

— Ах, Персик, может быть вы хотя бы погладите меня по щеке.

— Вы никак не поймете. Мне бы хотелось, чтобы вы сначала как-то справились со смертью вашей жены. А уж потом.

— Уж потом.

— Ну, потом. Потом я не знаю. Милость господня, времени-то. Мне пора за работу.

В отглаженных брюках я наблюдаю, как в похоронное бюро Вайна струйкой втекают школьники, как мисс Мускус разбивает их на пары, которым предстоит до вечера сменяться у гроба. По тихому сигналу звонка. Родственники курят в вестибюле. Чуть повизгивая, открывается и закрывается дверь уборной. Мисс Мускус приносит масленку, я смазываю петли. Она улыбается мне. Отчего мой долбак снова встает. Потом ко мне подходят два мальчика.

— Мистер, вы тут работаете.

— Да.

— Мы вот из дому растение принесли, в горшке, и хотели поставить его рядом с гробом нашего друга, который скончался, а нас не пускают. Вы не могли бы его где-нибудь поставить от нас. Они все с розами пришли. Конечно, наше растение не такое шикарное. Но на цветы у нас денег нет.

— О'кей, малыши. Идите за мной.

Кристиан входит в прощальный покой. Мертвый мальчик, руки уложены одна на другую. И обвиты молитвенными четками. Чуть заметные розовые следы на лице. Там где входил нож. Белый, ничем не закрытый гроб под балдахином из папоротниковых ветвей. Чуть светится красная лампочка, как у ночной медсестры. Подушка из цветов. Маленькая светлая головка, вьющиеся волосы. Кристиан снимает с растения обертку и ставит его в середину задрапированного зеленой тканью алтаря.

— Ну вот, малыши.

— Огромное вам спасибо, мистер. Он был нашим лучшим другом. Мы не питаем зла к его убийцам. Он все равно умер. Так что чего уж теперь. Но мы хотим, чтобы полиция их поймала. И чтобы они получили по заслугам.

Темнеет. Вайн покидает свой кабинет. Унося рулоны чертежей. Мисс Мускус придерживает перед ним раскачивающуюся дверь. Я проверяю температуру и развожу людей по нужным им прощальным покоям. Принимаю пальто, вешаю их в маленькой гардеробной. Двое дают мне по четвертаку. Читаю газету во время долгого визита в сортир. Где некогда я размышлял и грезил наяву. О том, как я явлюсь в этот новый мир. И озаренный солнцем пронесусь над хайвэями, раскинув руки крестом. Над землей, усыпанной деньгами. И закричу от радости, набивая ими карманы. И богатый и сильный, вскарабкаюсь на небеса. Вместо того, чтобы сидеть здесь. Всеми покинутый, с прохудившейся задницей. Глядя на черно-белые заголовки. В конурке со стальными серыми стенами. Изнывая в надежде на то, что мисс Мускус опустится на колени и возьмет его в рот. Да только каждому хочется дуть в свою дуду, не в твою. Какой бы радостный гимн она ни играла.

Понемногу люди уходят в холодную ночь, где лед хрустит под колесами автомобилей. Уносят свои печали домой, чтобы лечь с ними спать. Сижу голодный до десяти, когда возвращается мисс Мускус и приносит еду. В большом буром бумажном пакете. Я жду, откинувшись в стоящем у стенки кресле. Сложив руки на лоне. Облизываясь, пока она вытаскивает опрятные белые сверточки. И раскладывает их, не разворачивая вощеной бумаги. Булочки с тмином и вирджинской ветчиной. Контейнер горячего кофе, кексы с корицей. Пара маринованных огурчиков и прямоугольные картонные тарелочки с картофельным салатом.

— Надеюсь, вам понравится то, что я принесла. Ну и денек сегодня. И холодина же там. Ноль градусов. Так поздно кто из скорбящих уже вряд ли придет. Я заперла входную дверь. Нет, вы только подумайте, кто-то все же звонит с улицы. Пойду открою. Вы ешьте.

Что-то странное. Заставляющее человека подняться. Именно в тот миг, когда он с наслаждением набил себе рот едой, она комом встает в горле так что приходится ее проталкивать силой. Надо пойти, посмотреть. Входят два полисмена. Уважительно снимают фуражки, останавливаются, что-то спрашивая. Мисс Мускус машет рукой в мою сторону. Сдвигаю мошонку немного влево, поближе к ноге. Хорошо бы отлить. Вся троица поворачивается, чтобы взглянуть на меня. Господи, теперь-то я что натворил. Не считая непристойного предложения насчет дотронуться. Только-только почувствовал себя здесь как дома. Начал получать искреннее удовольствие от приглушенного шепота, жутковатых негромких стенаний. Горе, мир и покой. Синие мундиры приближаются.

— Вы Корнелиус Кристиан.

— Да.

— Мы из полиции. Не делайте глупостей и поднимите руки повыше.

— Прошу прощения.

— Вы арестованы по подозрению в убийстве. Обыщи его, Джо.

Кристиан медленно поднимает руки. Мисс Мускус отшатывается, забыв закрыть рот. Полицейский, стоя за спиной Кристиана, охлопывает его сверху вниз по телу. И по карманам. Извлекая из одного еще влажный комочек носков. Из прощального покоя выходит скорбящая, согбенная голова ее резко вздергивается, и прижатый к лицу платочек падает на пол. Достаточно пустякового происшествия, чтобы все их скорби как ветром сдуло. Когда тебя сажают в тюрьму. Другие обретают свободу. И глядят на тебя.

9

Патрульная машина, подвывая, несется по льдистым улицам. Тормозит у красной кирпичной стены полицейского участка. В западной части города. Вверх по каменным ступенькам между двух круглых фонарей. Внутри конторские столы, полисмены в рубашках. Потом через темно-бурую дверь. К зарешеченным камерам. Кристиан сидит на дощатых нарах. С подушкой и одеялом. Напротив лежит, подложив под голову руки, человек и негромко бормочет ебена мать, и пялится в потолок. Джо, полицейский, долбивший по клавишам пишущей машинки, все качал головой, пока я сидел за его столом и отвечал на вопросы, и в конце концов предложил мне сигарету. Сказав, как это представительному, приличного вида малому вроде вас влетело в башку пойти и кого-то кокнуть.

Перед самой полуночью. Во второй мой рабочий день. Оказаться в тюрьме, обвиненным в убийстве. Он сказал, что там полно моих отпечатков. Я сказал, где это там. Ты, дружок, сам знаешь где. Такой шикарный парень, а людей убиваешь из дешевенькой пушки. Сиди теперь здесь и жди, пока в голове перестанут роиться кошмарные видения. Изрешеченное пулями мягкое, гибкое тело миссис Соурпюсс. Швейцар видел, как я входил и как уходил. Да, но когда я уходил, она казалась живой и даже храпела. Они спросили, зачем я это сделал. И мне захотелось вдруг стать не собой, а мистером Пибоди.

По коридору приближается громкий голос. Знакомый рокот спокойных и властных слов. Отпирая камеру, звякает ключ. Входит мистер Вайн.

Корнелиус встает. Стойка смирно, руки по швам. На Кларенсе Вайне черное пальто с атласным воротом. С шеи струится белый шелковый шарф. Черные перчатки смяты в ладони, щеки румяны, глаза влажны.

— Кристиан. Вы снова ищете повод опоздать на работу.

— Я невиновен.

— Не надо так волноваться.

— Клянусь, я не убивал миссис Соурпюсс. Когда я уходил, она спала.

— Что значит миссис Соурпюсс спала.

— Спала. С ней все было в порядке.

— Погодите-ка минутку, Кристиан, это следует прояснить.

— Я только и видел, как ее ступни торчали из-под одеяла.

— Так, понимаю. Торчали. Из-под одеяла. Да, это впечатляет. А где были вы.

— Стоял с ней рядом. Ну, то есть, я пошел одеваться в ванную, чтобы ее не будить.

— Понятно. Джентльмен в будуаре. Мда, все это весьма интересно, Кристиан.

— Там такой длинный коридор, и когда я уходил, мне послышались какие-то звуки. Может быть, Вилли решил ей отомстить.

— Ну что же, пожалуй, и я могу считать себя отомщенным за то, что пришлось просыпаться, еще не заснув. Я не знаю, кто такой Вилли, но на ваше счастье неплохо знаю начальника тутошнего участка. Если бы не это, вам пришлось бы провести здесь всю ночь.