Кабан рванулся вперед, опять сквозь камыши, таща за собою тигра. Сотня шагов, и широкий проток загородил ему дорогу. Не помня себя, он бросился в воду. Дно исчезло под его ногами, и он поплыл, но тяжесть висевшего на нем тигра топила его. Вода заливала ноздри, уже раз оба зверя совсем скрылись под поверхностью протока, и, напрягая последние силы, задыхаясь, кабан еле успел вынырнуть, чтобы вдохнуть воздух и залитыми своей и чужой кровью глазами увидеть невдалеке полосу камышей и перед нею отмель. Потом он опять скрылся под водой. Тигр вытащил зубы из его спины, но не выпускал его.

Странное равнодушие овладело секачом. Изнемогая от усталости, он из последних сил шевелил ногами, поднимался на поверхность, снова тонул, все еще таща вцепившегося в него тигра, но безразличие к жизни и смерти все более и более покоряло его - он боролся слабее и слабее.

Но вдруг копыто его чего-то коснулось... Берег! Жажда жизни вспыхнула снова; рванувшись, секач выбежал на отмель, и тут тигр, словно пиявка, досыта насосавшись крови, отвалился от него. Кабан снова был свободен.

И опять бойцы стали лицом к лицу. Тигр умирал, но ярость и отчаяние были по-прежнему живы в нем. Привстав на передних лапах, он оскалил зубы, прижал уши, его белые усы стали дыбом. Он поднял лапу и несколько петель кишок, словно куча беловатых, перепутанных змей, выскользнули из раны. Сильнейший из хищников, он был поражен насмерть, но не побежден.

Секач, пошатываясь, стоял перед ним. Страшное утомление овладело им, но поднятая лапа тигра снова звала в битву. И опять слабо заискрились желание и опьянение боя, и смелый, необузданный зверь принял последний вызов. Медленно и тяжело он подбежал теперь прямо к тигру, позабыв даже постараться зайти немного в бок, и наклонил голову. Казалось, он шел, чтобы покорно принять последний удар. Но едва клык слабо черкнул по груди тигра, как тот опустил занесенную лапу на затылок кабана, и от этого удара, в который умирающий зверь вложил всю свою ярость, все мщение, весь остаток быстро убегающих сил, секач покачнулся и тяжело упал на бок. На миг вспыхнули перед глазами его ослепительные красные огни, и вдруг сразу погасли... навсегда. А тигр, упав на него, слабеющими лапами рвал его тело, грыз его шею, пока вместе с последними каплями крови не погасли и злоба, и поздняя радость победы.

Далеко под ветром заплакал шакал, отозвался другой, третий. Прошло несколько минут, и голоса их зазвучали ближе.

Бесформенной кучей лежали бойцы на отмели; кровь черным пятном расплылась вокруг них на песке. Тигр был еще жив; его лапы слабо вздрагивали, но открытые глаза уже остеклянились и мутным, мертвым взором глядели на темное небо. Серая безлунная ночь тихо шла над камышами; береговой бриз нежно вздыхал среди его верхушек, и, как черное зеркало, лежал успокоившийся проток.

Уже близко перекликались шакалы. Их кольцо все суживалось и суживалось. Эти трусливые ночные воришки издалека чуют кровь и падаль...

(1) Дикий кабан.