- Ах, это было не совсем так, ваше преосвященство, - сказала она с беспокойством. - Но одно дело министр, а другое - епископ. Как я могу...

- Нет того, чего не могла бы сделать умная женщина, стоит ей только захотеть, матушка, - сказал он.

- И нет того, чего не могла бы выведать любопытная женщина, стоит ей только захотеть, ваше преосвященство. - возразила с усмешкой она.

В тот же вечер епископ был помещен в удобной комнате, расположенной в самом дальнем конце больничного здания и отделенной от других палат многочисленными коридорами. Две старые монахини были приставлены охранять его. Они давно уже были не у дел: сестру Димпну всю скрючило ревматизмом, а у сестры Марты было неладно с головой, но обе обрадовались возложенной на них ответственности, а главное - тому, что понадобились как люди, на которых можно положиться, и торжествовали, что смогут отомстить тем, кто ими пренебрегал, третируя и избегая их.

Сильная боль почти не отпускала епископа, но даже это обстоятельство не могло омрачить его торжества.

Приходской священник находился здесь же, этажом выше, и, возможно, лежа Сез сна, завидовал крепкому здоровью епископа, не ведая, что тот и сам, беспомощный, тоже лежит без сна, зная то, что ему, приходскому священнику, знать не дано. Да, если хочешь пользоваться авторитетом - умей хранить свои тайны.

Но прошло несколько дней, и даже епископ почувствовал, какое неистовое любопытство вызвала его тайна. Сестрам запрещалось заходить в его палату; единственной монахиней, которой разрешалось навещать его, была мать-настоятельница. Но увы, его доблестные сторожевые псы давным-давно потеряли зубы, и монашенки и сестры помоложе легко их обходили; больные ноги сестры Димпны и больная голова сестры Марты отнюдь не были гарантией того, что, выйдя однажды из палаты, они когда-нибудь доберутся обратно.

На третий день дверь неожиданно отворилась и вошла тощая, средних лет сиделка. Она уставилась на него с явным удивлением.

- Извините, - сказала она. - Я, наверно, ошиблась дверью. Вы мистер Мёрфи?

А надо сказать, что более всего на свете епископ не выносил любопытства. Он сам был человеком любопытным и потому знал этот порок во всех его проявлениях.

- Нет, я мистер Демпси, - ответил он. - А вы ктотакая?

- Я - Фитцпатрик, - сказала она вкрадчиво, но онто понял сразу, как если бы господь бог раскрыл ему глаза, - это неправда.

- А вы, случаем, не из лимериковских ли Демпси?

- Нет, я родом из Кентерка, - отрывисто ответил он.

- Тут у нас работала сестра из Кентерка, - сказала она, прищурившись. Ее звали Люси. Вы ее не знаете?

- Нет. Она, верно, из другой части Кентерка, - сказал епископ.

- Вот как, вот как, - продолжала она, понимая, что встретила достойного противника. - А с вами что приключилось?

На какое-то мгновение епископ просто остолбенел, он уже готов был спросить, знает ли она, с кем разговаривает. Затем вспомнил, что, она, наверное, не знает.

- Упал с велосипеда, - ответил он, буравя ее глазами.

- В вашем-то возрасте! - снисходительно улыбаясь, сказала она. - Я вам удивляюсь.

Она вышла, а его охватила слепая ярость. Никогда, никогда с той норы, когда он был еще мальчишкой, никто не говорил с ним таким грубым и бесцеремонным образом. Поостыв, он рассмеялся. Еще молодым священником он замечал, как резко менялся тон беседы, стоило ему войти в комнату. Его тогда уже интересовало, как держат себя люди в отсутствии священника. И только теперь, на старости лет, оп выяснил это. "Духовные лица, - подумал он, - живут слишком замкнуто. Слишком много вокруг них притворства: Отец, что вы об этом думаете? и - Отец, что вы на это скажете? Неудивительно, что иезуитам приходилось держать шпионов, которые доносили, о чем говорят окружающие. Неудивительно, что иезуитов всегда считали умными людьми".

Ему очень хотелось, чтобы эта сестра пришла опять.

Но пришла другая, молодая и красивая. Она даже не дала себе труда притворяться, будто попала сюда по ошибке. Виновато взглянув на него, она пожала плечами и улыбнулась, обводя небольшими глазками, красивыми и зоркими, комнату в поисках разгадки.

- Тут говорят, вы были в Америке, - выпалила она без обиняков.

- Почему вы так думаете, барышня? - добродушно спросил епископ.

- Не знаю, - пожав плечами, ответила она. - Наверно, потому, что вы вроде неженатый.

- Да, скажу вам правду, - с лукавством ответил епископ. - Я неженатый. Я из тех мужчин, которые, как говорится, не годятся для брачных уз.

- А на что вам они сдались? - спросила она. - Все это, надо думать, можно иметь и без брака.

Епископ был так ошеломлен, что опять едва не выдал себя. Он пристально взглянул на сестру, но выражение ее прелестного личика было таким же невыразительным, приятным и невинным.

- Разве пристало девушке говорить такие ужасные вещи? - спросил он.

- А что тут ужасного? - сказала она беспечно. - Думаю, вы-то ведь без этого не обходитесь, а гомика я и за милю распознаю.

Она ушла, оставив епископа глубоко озадаченным.

Да, он прожил долгую жизнь, но, очевидно, многое ускользнуло от его внимания. Он неодобрительно покачал головой. "Мы живем слишком замкнуто, пробормотал он, - слишком замкнуто, будь оно неладно. Не знаем и половины того, что творится вокруг нас. Живем, словно на глазах у пас шоры".

Но что больше всего его удивило - положение инкогнито пришлось ему по душе: он весь загорался, когда в коридоре слышались женские шаги. Он чувствовал, что сможет выдержать бой с любой из своих посетительниц.

Когда та, первая, зашла опять и рассказала непристойный анекдот, его сразу же осенило: это для того, чтобы проверить какие-то новые догадки о его особе. Он притворился, что анекдот его очень позабавил, хотя раньше ему и в голову не могло бы прийти, что женщины знают неприличные анекдоты.

"Век живи, век учись, - думал он. - Боюсь, того, что творится на свете, даже иезуиты не ведают".

Целых десять дней пролежал в больнице епископ, приходя в себя после падения. Но зато день, когда он покидал ее через черный ход, был для него великим днем.

Две старые монахини, преклонив колена, ожидали его благословения и рыдали при мысли, что на них будут опять смотреть как на никчемных старух. Приходской священник все еще лежал в своей палате.