7.

Филип Хелпман был наделен потрясающим даром воображения. Это во многом определило его археологические успехи. Наткнувшись на черепок величиной с мизинец, он без труда мог представить поселение, исчезнувшее с лица земли три тысячи лет назад.

Но сейчас воображение ярко рисовало ему катастрофу, к которой должен был привести визит Бенджона.

Отнюдь не лишенный здравого смысла, обычно он соображал быстро, цинично и расчетливо. Но не в тот день. Застряв в потоке машин на авеню Шемиран, он лихорадочно искал решение - и не находил, хотя ситуация требовала немедленных действий.

Хелпман вырос в Александрии, в семье дяди - британского консула, и уже к пятнадцати годам свободно владел арабским. Интерес к истории заставил заодно освоить греческий и латынь. Обучение в Британском археологическом институте было не самым приятным воспоминанием его жизни. Безденежье заставило его жить за счет подружки, и он едва дождался диплома, чтобы немедленно оставить негостеприимный город. Потом он объездил весь Средний Восток, участвовал в британских, американских и французских экспедициях, быстро усвоил тонкости археологии и углубил свои познания в истории. К известным ему языкам прибавились санскрит и персидский. Хелпман получил степень доктора философии и возглавил крупные раскопки, начатые университетом Корнелла.

Друзей у Хелпмана не было - людей он сторонился людей. Всех, кто не обладал талантом археолога, он просто презирал. Коллеги завидовали его наметанному глазу и легкости, с которой он завязывал контакты с местными жителями. Но вот рутины раскопок Хелпман не выносил, не в состоянии примириться с медлительностью принятых методов работы. Послойное снятие грунта со всей намеченной области поисков навевало на него скуку. Он предпочитал поверхностный осмотр, делая выводы на основании редких, но крупных находок - метод, давно признанный ненадежным. Впрочем, в мире археологии он славился блестящим даром предвидения.

Не раз его смелые гипотезы, вдохновленные полетом фантазии, приводили к стычкам с коллегами. Хотя случались и ошибки, чаще всего они блестяще подтверждались.

В одной из экспедиций в Сирии Хелпман впервые попал в историю. Пропала одна из находок - золотое ожерелье. В конце концов выяснилось, что Хелпман его продал, но скандал замяли. Годом позже в Турции он работал в британской археологической партии. Местный специалист, приписанный к экспедиции, занес в каталог шесть ценных бронзовых изделий, но перед отъездом из страны только одно из них было предъявлено властям. К тому времени Хелпман уже покинул Турцию, а пять пропавших украшений позднее объявились в Америке.

В январе следующего года Хелпмана арестовали в Бангкоке по подозрению в несанкционированных раскопках. Два месяца в тюрьме стоили ему членства в Британском археологическом институте.

Теперь Хелпман стал промышлять в одиночку. Он настолько навострился, что мог с первого взгляда отличить осколок касситской погребальной чаши от черепка сосуда из Набатии. В тенях закатного солнца, садящегося за выжженные холмы, он был способен заметить намек на древнюю тропу и наутро убедиться, что обнаружил поселение, тысячи лет занесенное песком.

В выгоревшей рубашке и истрепанных штанах он пересекал пустыни пешком или на мотоцикле, прихватив с собой только канистру с водой и запас горючего. Он не гнушался останавливаться на ночлег в жалких лачугах нищих поселений, кишащих паразитами. И ни одна редкая посудина в их небогатом хозяйстве не ускользала от его внимания. Он внимательно изучал древние предания и скитался вместе с кочевниками, потому что те пользовались теми же тропами, что и доисторические предки. Со временем он научился находить в пустыне воду: ведь с незапамятных времен источники давали приют караванам и паломникам. Для археолога там был рай земной.

И вот в один прекрасный день Хелпман заявил об открытии поселения, которое датировал шестым тысячелетием до нашей эры.

Весь научный мир всколыхнулся, его беспощадно высмеяли. И хотя Хелпман в присутствии специалистов провел все пробы и блестяще доказал свою гипотезу, репутации его это не спасло. В Ираке и Иордании копать ему не разрешали.

Нельзя сказать, что Хелпман был корыстолюбцем. Он абсолютно равнодушно относился к деньгам и обычно понятия не имел о состоянии своего банковского счета. Просто в душе его жила страсть к риску, к приключениям, и ненависть к общепринятым правилам.

В Иране Хелпман пребывал уже два года и успел переправить через Малика немало находок, но основную часть работы хранил в строжайшей тайне. В кургане возле Нейна однажды Хелпману попалась часть свитка, в котором упоминался Навуходоносор, правитель Вавилона (историческим фактом считалось, что Кир, первый царь мидийцев и персов, покорил Вавилон через двадцать четыре года после смерти Навуходоносора). Через полгода после этого Хелпман откопал рельеф с изображением персидского царя - возможно, Дария III, последнего в династии потомков Кира - у саркофага, окруженного охраной.

Когда Александр Македонский разгромил Дария, тот бежал из Персеполиса, бросив сокровища в нынешних ценах на двадцать восемь миллионов фунтов. Александр застрял в Персеполисе на четыре месяца, это позволило Дарию благополучно перевезти остальную часть сокровищ на север. Хелпман нашел свидетельство, что их зарыли близ Раджеса, древнего города к югу от нынешнего Тегерана. А вскоре армия Дария была разгромлена, сам он погиб.

Хелпман кинулся на поиски. Двенадцать месяцев прошли впустую, но наконец к востоку от Тегерана попался мавзолей, разграбленный ещё в древности.

Находка оказалась любопытной. Полуразрушеное кирпичное сооружение было скрыто зданием более поздней постройки, в котором уже в последние годы пристроили склад. Рядом сохранился полуразрушенный домик смотрителя.

Три дня Хелпман осматривал руины, потом киркой пробил одну из стен мавзолея, перебрался через груду древних кирпичей, повел вокруг фонариком и замер.

Луч выхватил из темноты расписную арку, за которыми чернел проход в усыпальницу. Вдоль него громоздились погребальные урны, вазы и чаши. На каменном постаменте стоял саркофаг, частично скрытый рухнувшим сводом. Под пылью и паутиной наметанный глаз Хелпмана опознал почерневшие медь и серебро. И он едва не завопил от радости, увидев на крышке вавилонского крылатого льва и корону.

Вдоль стен, покрытых фресками, стояло множество серебряных ваз, лежали груды украшений, роскошное парадное оружие и золоченый щит с рельефом бородатого героя, побеждающего льва.

Хелпман ходил по усыпальнице и не мог наглядеться.

Там были идолы с жертвенниками у ног, барельефы из чеканного золота, фигурки священных животных из слоновой кости и терракоты, шкатулки с драгоценными камнями. Краски фресок совершенно не выцвели, персидские лучники на них, должно быть, играли роль стражей при сокровищах. Резной рельеф изображал персидского царя, изливающего священный елей на головы распростертых львов.

Под каменной осыпью он заметил две статуэтки жриц Мардука, одного из древнейших вавилонских богов, и часть дощечки с вавилонской клинописью, где выделялись слова "царь" и "здесь".

Неужели он нашел гробницу Навуходоносора?

Во всяком случае, это была царская гробница, хотя и устроенная тайно и на время.

Вне себя от восторга, Хелпман вспомнил о Шлимане, Картере и прочих великих археологах. Да, его находка была им подстать. Перефразируя Шлимана, он мог сказать: "Я заглянул в лицо Навуходоносору".

Для персидской империи Вавилон был постоянным источником смуты. И Дарию, и Ксерксу довелось предавать город огню после крупных религиозных волнений. Эмблема Мардука - наконечник копья - проступала в гробнице повсюду. И Хелпман пологал, что погребение имело особый религиозный смысл.

Кир, покоритель Вавилона, с особым фанатизмом поклонялся Мардуку, и культ этого бога исторически связан с Вавилоном. Жрецы Мардука обладали громадной властью, причем восстановил древние храмы именно Навуходоносор.