— Почему у них такие яркие платья, — не то спрашивала, не то рассуждала она. — Солнце так и ослепляет, да еще эти блестки на платьях, а туфли тоже будто позолоченные, атласные блестящие штанишки. А вот волосы роскошные. Ну, конечно, все магазины завалены импортными шампунями, у нас в Магадане такого днем с огнем не сыщешь. Глаза не красят, ногти тоже. Запрещают им, что ли?

— Ты здесь тоже не красишься.

— Да? Думала, не заметишь. Тебе на семью наплевать, лишь бы художествами заниматься. Не крашусь, пусть кожа отдохнет, зима вон какая долгая.

Ну вот, она уже и наезжает. Ладно, пусть. Не очень сильно. Может быть, удастся превратить этот вздор в шутку?

— На зеленый чай налегай, он цвет лица улучшает.

— На лягушку походить?

— Для жары самое то. Мы уже пробовали с тобой газировку, помнишь? Тут же по спине ручьями стекло. Не говоря уже о пиве.

— У тебя стекает, ты толстый, а у меня нет.

— Газировки хочу, газировки, — мгновенно отзывается малыш. И это показалось его отцу не очень тактичным в храме чаепития.

Пока он размышлял, как сказать об этом мальчику, чтобы не обидеть его и не вызвать неудовольствие мамы, подошел один из стариков, сощурил глаза и ласково погладил по маленькой светлой голове:

— От черного чая все черно внутри становится. Зеленый чай даже чашку не пачкает. От него хорошо на душе. Правильно сидишь, хороший мальчик.

Боже мой, что такое он говорит! Как хорошо, что не стал журить сына! Она тоже размягчилась от похвал и нежно глянула в глаза мужа. Мальчик не уловил похвалы и с той же степенью непринужденности, что и минуту назад, сказал незнакомцу:

— А мы в садике такое упражнение делали. — Родители сконфужено переглянулись. — У меня тоже дедушки есть, — продолжал мальчик. — Два дедушки. Дедушка Ленин и дедушка Вольдемар, мы скоро к нему поедем.

— Любишь дедушку?

— Еще как любит, не выдержала она. — Дедушка — ух, строгий! Правилам дорожного движения учил. Скажи, у вас, дедушка, есть внуки? — Она показала на мальчика и растопырила веером пальцы, будто собралась на них изъясняться.

Старик и бровью не повел, будто не слышал вопроса. Удивительно, какие они спокойные. Южане, казалось бы, темперамент… Или она что-то нарушила? Младшим не положено заговаривать, пока аксакал не спросит? Да она в мужской разговор влезла! Нельзя…

— Двадцать внуков. Семь правнуков…

Подсчитывал он, что ли?

— У-у, богатый дедушка, скажи, сына… А вы не могли бы сказать, какими шампунями ваши женщины моют волосы?

У старика от недоумения дрогнули брови, но он сдержался, сделал вид, что не расслышал. Кивнул и удалился к своему недопитому чаю.

— В конце концов, так невежливо, — сказала она в пространство. — А еще аксакал.

— А еще чалму надел, скажи. Наверное, эту тему неприлично обсуждать с мужчиной?

— Ладно, мужчины, навязались тут на мою голову, — сказала она, направляясь к молодайке с дитем. Пошептались, встали, ушли.

— Папа, я уже попил чаю.

— Ну и прекрасно. Отдохни. Мама сейчас вернется.

И действительно, едва он допил свой чай, напоминающий по вкусу слабый настой ржавчины, она вернулась, прижимая к груди большой букет роз. Цветы отбрасывали на ее сияющее лицо слабые матовые зайчики. Он почувствовал себя виновным и приговоренным к пожизненному заключению в глыбе льда. Тем охотнее он поверил жене.

— Представляешь, — сказала она, — спрашиваю, где можно купить цветов, а эта, мол, не принято у нас продавать. Пойдемте, наломаем в саду. А голову кефиром моет. Не то, что заграничный эрзац.

— Да? — Ему представилось, что этот кефир с остатками волос придется выпивать, чтобы добро не пропадало — тошнота. Он никогда не дарил ей роз, а однажды простоял в Магадане два часа за тюльпанами, а сказал, что купил у спекулянтов: ей так больше нравилось.

Ему отчетливо, как какой-нибудь Ванде, привиделся приветливый молодой смуглый человек, рыбак, протягивающий его любимой женщине букет роз, который на самом-то деле невиданная электронная бомба, после взрыва которой ничего не останется, в том числе и слияния душ.

Вот уж чего недостает на юге с его сумасшедшей жарой, так это сил, чтобы в конце дня суммировать впечатления, и от этого как бы тупеешь. Искорки какие-то пробегают перед закрытыми ночными глазами, разрозненно, и надобно им промелькнуть не раз и не два по одной траектории, чтобы проторить ощутимый след, называемый мыслью. Это утомительно, но иначе жизнь становится мотыльковой, бессвязной. Надо давать себе отчет о быстротекущих днях, формулировать, только тогда наступает ощущение, подобное насыщению едой.

Больно тяжко было уезжать из пансионата. От Канибадама до Ташкента пришлось провести бессонную ночь, от накопившегося раздражения началась ссора, когда сдавали чемоданы в камеру хранения в Ташкенте. В столичном городе предстояло провести несколько часов, насладиться его красотами. Но они разъехались в разные стороны. Как же он мог бросить ее с ребенком? Когда обида жжет, как огонь, теряешь над собой контроль. Может быть, он все-таки верил, что она пойдет вслед? Может быть, никто из двоих не верил, что это всерьез? Ну и, в конце концов, им на один и тот же поезд. Случайно (или закономерно?) встретились часа через два в универмаге. Некоторое время играли в молчанку, но сын стал звенышком, скрепившим цепочку.

Потом он признался себе, что хотел увидеть реакцию мальчика — с кем пойдет. Дурацкий эксперимент, такой же не умный, как у мальчика с осой — укусила! Конечно, мать всегда ближе. Неважно, что она сторонилась сына, пропускала многие его откровения, которые коллекционировал отец. Не нужен никакой молодой человек с букетом роз или со связкой рыбы, достаточно сына и жены, чтобы испытать испепеляющую ревность.

Нет, это недостойное чувство, подумал он. Хорошо хоть, оно остается тайной. А мальчик так интересно растет, что оторваться невозможно. Она же сама видела, как он бросился выручать варана из рук незнакомых мальчишек. «А если бы вас за хвост! Ящерица пользу приносит, а вы! Барабеки!» — Такая сила была в тоне мальчика, такое благородное негодование, что ящерица, похожая на крохотного дракона, обрела свободу. Мальчишки, значительно старше малыша, зауважали его и проявили снисходительное дружелюбие улыбками и возгласами.

Мальчик, идущий во главе ватаги белым ангелом, увидел на берегу канала небольшую змейку, которая поначалу напоминала из-за своей неподвижности ветку с ободранной корой. Мальчик тронул змею, она зашевелилась, и это привело всех в замешательство. Мальчишки поинтересовались, нужна ли им эта змея. Нет? Тогда мы ее возьмем.

— Только не надо мучить.

Мальчишки достали из сумки пустую бутылку. Вялая змея, ловким движением взятая за хвост, скользнула в узкое пространство и оказалась заткнутая пробкой. Только тогда она зазмеилась по стеклянным стенкам. «Мы ее не будем мучить. Старикам на базаре продадим. Полсотни дадут. Они из змей лекарство готовят. Зрение обостряет».

Вот уж воистину хоть стой, хоть падай. Мамочка-то и от вида ящерицы была близка к обмороку, а змея, когда шевельнулась, повергла ее в озноб и крапивницу.

Отец мироощущал себя шляпой, натянутой по самые уши на безмозглую голову, а мальчик, как ни в чем ни бывало, нарисовал такую картинку: «Будем теперь с папой змей ловить и продавать».

Отец был восхищен таким ходом мысли сына. Он думал, что они вдвоем одержали над мамой небольшую моральную победу. Незадолго до отъезда отец купил мальчику пластмассовый конструктор, собрали вместе несколько автомобильчиков. И тут появился в продаже другой конструктор, совместимый с первым, только электрический. Отец ликовал, ведь он сможет показать, как действуют шестеренки и, замедляющий движение, но дающий силу, стальной червяк. Последнее слово было понято женой буквально, и на восторги мужа она отозвалась с явным позывом на рвоту: только не за столом об этом, пожалуйста…

И вот, несмотря на червячно-змейное взаимопонимание, мальчик в центре Ташкента спрятался за спину мамы и выглядывал оттуда осуждающе. Это задело и обидело отца, будто предательство. Он не был готов к такому обороту и не смог обернуть случившееся в шутку. Сердился на себя за малодушие. Возмущался сыном и женой и весь день озирался по сторонам, ожидая застать врасплох галантного незнакомца, подающего смуглую руку мадонне с младенцем школьного возраста.