Тамара совсем не такая, как представлялось. Да и не представлял никак. Даже фотографию никогда не видел. Какая мне разница! Виновато гляжу на нее, будто она могла подслушать мое мысленное восклицание. Однако хозяйке дома, похоже, тоже плевать с высокой башни и на меня, и на мои обстоятельства.

— Так говоришь, побуйствовал на магаданской земле, — пародирует она скандальную бабскую манеру, одновременно замачивая белье и вытирая нос дочке. — Дома не ночуешь… Аж на автовокзале доложили. Вовремя подоспел, к чебурекам. Руки мой, накормлю до упаду. — В дверь позвонили, и я получил возможность увидеть, насколько она проворней меня. Так хозяйка ведь. Обрадовалась пришедшему, поцеловала его в лоб. — Серега, с ума сошел, столько пропадать?

— Я из Конергино на пару деньков примотал, — Серега протянул Тамаре цветы. — Госпожу агрономшу поздравляю. Там пора самая горячая: отел. Завал полный. Оленинки притащил. Ты погромче, а то оглох я с этим вертолетом.

Серега был как с другой планеты. Молодец, что приволок букет. А у меня с цветами несовместимость, жене подарил в жизни одну розу, да и та пропахла табаком, пока ждал ее опаздывающий поезд. Я рассказал ему о своей затее со сбором фольклора.

— Этого добра у нас навалом, — сказал Серега. — Один в Беринговский тещу привез, дорога дальняя была — морем. Вышла она, увидела локомотив, который строители приспособили для оттайки грунта. Ну, говорит, зятек, прокатил ты меня с ветерком. Знала бы, что здесь железная дорога есть, ни в жисть не поехала бы на пароходе.

А еще есть история о колхозной печати, приклеенной не к деревяшке, а к кусочку кожи. В один прекрасный момент ее проглотила собака. Три дня глаз с нее не спускали, вся руководящая хозяйственная жизнь замерла. Зато когда, благодаря естественному течению физиологических процессов печать наконец-то благополучно появилась, наступила всеобщая радость. Тем более что она ничуть не пострадала и еще долго венчала важные денежные документы. А собака — это была чукотская лайка размером с лошадь, получила новую кличку — Контра лохматая.

Поев чебуреков, Серега оттаял и напоминал сироту, усыновленного богатыми добрыми людьми. Знаешь, сказал он, в Якутии еще веселее было. Как прилетел в порт, один кент подвалил: надбавками интересуешься? Пять штук надыбал, по двадцать пять рублей штука, уступить может, поскольку на материке без надобности. Некоторые лохи покупались на эту лажу, а я уже ученый был, послал куда надо.

И вдруг нестерпимо захотелось в туалет, в Якутске это счастье на улице, отдельный деревянный объект. Мороз давит под пятьдесят, туман, ничего не видно. Можно было бы и так, нарушить общественный порядок, если б не боязнь примерзнуть к струе. Открываю дверь в объект, а там вроде как в предбаннике, или, если уж точнее, в предфекальнике, вповалку лежат люди, без разбору полу и племени. Как же быть-то. На виду у всех облегчаться? Пока секунду размышлял, хриплый, пропитой, луженый голос мерзко, но дружелюбно пропел: закрой, падла, холод не пускай… Или забыл, гад, как это делается?

Самолет ждал на Батагай. В кассу стою. Один на Москву просит два билета. Нет билетов, усохни. Ну, как нет, мы же из БДС? Поломалась, дала. На любопытство ее купили. Что такое БДС? Вот-вот лопнет, если не узнает. Бич дальнего следования!

На реке Адыге гидростанцию строили. В первом десанте. Горная река, сколько с ней мороки. Двое на лодке поплыли, перевернулись. А по берегу гидролог идет, Василий. Кричат ему эти кандидаты в утопленники: мужик, механика вызови, пусть помощь пришлет. А я, говорит, новичок здесь, второй день в экспедиции, я вашего механика не знаю. Чуть концы не отдали мужики.

Эти же чудаки увидели сохатого, форсирующего реку. Спустили на воду дюральку и устремились вдогонку, как иголка за магнитом. Лось — он и есть лось. Прет, как танк. Но и дюралька с мотором, настигли зверя. На середине течения одержали над ним предварительную победу. Выбился из сил сохатый. Ребята к нему, как к дебаркадеру пристают. Мотор глушат, нечего, мол, повожать, пусть как следует, вымотается, голой рукой возьмем. Кстати, кроме голых рук ни фига. Ни пистолета, ни ружья, ни ракетницы.

А пойманный лосяра, медленно, но безостановочно, как БТР, добирается до мелководья на другом берегу, встает на ноги, да как припустит прыжками. Охотники кубарем, в разные стороны, синяки и ссадины такие, будто их рота садистов отметелила. Дюралька по корягам, метров полтораста до леса скачет, по кочкам. В щепки! А сохатый в чащобу, и был таков.

А с якутами, сколько случаев было! На ГЭС по болоту замерзшему ездили. Обязательно заруливали к Спиридону. А у него хозяйство немалое: лошади, коровы, олени. Люска любит мясо валеное, якутка — полусылое. Наготовит, лопаемся от обжорства. Возьми, Спиридон, в приемыши. Буду тебе как сын лейтенанта Шмидта.

Ну, тебя, Генка, блин, все пропьешь. Тогда давай в карты сыграем. Не соглашается: выиграешь, деньги с собой заберешь. Может, и денег у тебя никаких в помине нет, — подначиваем Спиридона. Показывает три мешка, пачки резиночками перехвачены. Якуты только между собой в карты режутся. Сегодня Спиридон выиграет, завтра Степан, дензнаки и ходят по кругу. Ему эти деньги вообще на фиг не нужны при этом натуральном хозяйстве. Ну и играли бы себе на фантики.

В Батагае с зеками подружился. Был там один Николай Иванович, сам из Одессы. Голова! Освободился, в артели председателем заделался. На материк не выпускали. Веселый, однако. Вот бы тебе кого раскрутить! Рассказывал, как их пригнали в Якутск, по воде, а как река замерла, пешком по этапу. Построили в линейку: водители, три шага вперед. Кто баранку ни разу в руках не держал, и то шагнули. Человек четыреста лихачей нашлось. Повели их машины получать, на самом деле от колес баллоны. Чтобы их катили впереди себя. Команда: по машинам! Поехали! С километр пройдут, баллон один спалят на сугрев и опять по машинам.

Пришла пора, жене Николая Ивановича дали разрешение вернуться в Одессу, а ему тоже послабление — до Якутска. Оживился, еще больше перстней и печаток на ручищи нацепил. Не унывает. Зайдешь к нему просто так. Пить будешь? Вот ящик водки тебе, вот коньку. Наливай. Дочку женил на первом секретаре райкома. Молодоженам аж двухкомнатная квартира, тогда такое редкость. А сам жил в уродском доме. Что не поменяешь, спрашивают. С начальством породнился, так не упускай шанса.

Дурачок, отвечает. Ты глянь на мое окно. На него четыре улицы сходятся. И все красотулинки прямо на меня идут. Постоял я, поглазел, и, правда, идут две девки лет по восемнадцать. Форточку открыл: «Дуня! Глаша! Солнышки! Милости прошу!» Заходят, тары-бары. Шампанское. Полнейшнл! Баба Даша говорит: тебе эти девки боком вылезут. Через них погибель примешь.

Как— то нажрался ночью, шарахается по дому. Трубы горят, а где и чем залить, не соображает спросонок. Женка погреб открыла, проветрить. Дом-то на сваях. Провалился в погреб, и крышка захлопнулась. Как заорет. Но через несколько минут нашел выход наружу и уже на крыльце душевно напевает.

Баба уехала в Одессу, и повадился он в Якутск на вертолете летать. 340 рублей час. Посадочных мест семнадцать, а садит человек двадцать пять, летит кататься. Пока в ресторане накрывают стол, ломает комедию: с папочкой под мышкой, представительный, вальяжный. Граждане бичи, выпить не хотите? Пойдемте, как главный инженер Якутдорстроя, я вас нанимаю.

С трех сторон въезды в аэропорт, строители ладят ограждения. Ушли на обед, побросали шанцевый инструмент и отбойные молотки. Так этот липовый главный инженер бичевне команду дает: дорогу перерыть, тут и тут. По двадцать пять рублей на нос. Кому тьфу, а этим целое богатство. С этой публикой на что-то доброе рассчитывать невозможно, а коверкают дорогу с трех сторон усердно. Продолжайте, еще получите. Рады стараться. Заканчивает обед, расплачивается с бичами, садится с кодлой на вертолет и улетает. Через неделю та же история. Никто в толк не возьмет, что за олухи дорогу перерывают. Бардака у нас, конечно, немало, но откровенного вредительства не было замечено. Наконец копальщиков застают на месте преступления. И вышвыривают одессита из Якутии, сбывается мечта идиота.