В гриднице, как обычно, каждый день застолье. Завтрак незаметно переходит в обед, обед в паобед - послеобеденный заедок, а паобед так же незаметно - в ужин.

Многие дружинники как приходили с утра, так и не уходили допоздна.

Слуги разносили кушанья, заменяли полными опустевшие бадейки с напитками.

За столами на ближнем и дальнем концах шёл разговор, то стихая, то вспыхивая.

Олег сидел на княжеском месте, возвышаясь над всеми, вполуха прислушиваясь к разговору в гриднице, и думал о своём.

Он княжил в Новгороде уже третий год.

Подвластные земли исправно платили дань. Платили славянские племена ильменские словене, кривкчи, полочане, платили чудские племена - весь на Белом Озере, мурома по реке Оке, меря с Ростовского и Клещина-озера.

Всё, казалось, было спокойно и устойчиво. Но нет-нет, а где-нибудь на торге да и зайдёт разговор, что-де княжит Олег не по праву и что-де вскорости проживёт нажитое Рюриком, а своего примыслить не умеет, и поэтому что ж это за князь…

Беспокоил Олега и южный сосед, Полянский князь Аскольд.

Княжество его было богатое, князь - воинственный:

воевал с хазарами, с печенегами, с болгарами, ходил походом на Царьград. И хотя ему не удалось взять византийскую столицу - помешала буря, поднявшаяся в то время, когда его ладьи пытались подойти к стенам Царьграда с моря, - всё же вернулся в Киев с богатой добычей. Что ни год, Аскольдовы дружины нападали на окраинные области полочан и кривичей данников Олега, грабили и безнаказанные уходили домой.

Пока Аскольд не предпринимал большого похода против новгородского князя, видимо, присматривался, примеривался и готовился. А недовольные Олегом новгородцы тоже полагали свою надежду на Киев: в былые времена к Аскольду убежали оставшиеся в живых друзья Вадима, после гибели Алвада ушли кое-кто из варягов его дружины, а из Олеговых дружинников сбежал Свадич.

Обо всём этом часто думал Олег. И бывало, на пиру в гриднице, когда вокруг гремели песни, бубны, кувыркались игрецы-скоморохи, и полупьяная дружина громко хвасталась подвигами, призывая в свидетели всех богов и души погибших соратников и сражённых воинов, перед его мысленным взором являлся Аскольд, каким его представляли в своих рассказах видевшие киевского князя воочию - высокий, широкоплечий, могучий, с горящим взглядом.

Олег с особым вниманием прислушивался ко всему, что рассказывали приезжие люди про Киевское княжество, про Аскольда, и берёг в памяти даже то, что сам рассказывавший забывал на следующий день.

Олег видел, как приближается время, когда они с Аскольдом неминуемо сойдутся в бою.

В долгих дневных и ночных размышлениях родилось и крепло решение предупредить соперника, первому идти на Киев…

Вдруг тяжёлая дверь, скрипнув в железном подпяточнике, резко распахнулась от чьего-то сильного удара и громко стукнулась о стену, на мгновение заглушив шум за столом.

Олег вздрогнул, этот стук показался ему продолжением его дум. Мелькнула мысль: «Гонец!»

Олег подался вперёд, торопясь увидеть, кто же там, за дверью.

Через порог в гридницу ввалились два припозднившихся дружинника Горюн и Лихоня.

Со всех сторон послышались крики, смех.

- Ну и здоровы спать!

- Они ещё вчера на сегодня наелись!

- Они-то наелись, а брюхо каждый день еды требует!

Никто из пирующих за длинными столами не заметил,

как побледнел Олег и как краска вернулась на его лицо красными пятнами.

«Надо решаться воевать Киев, - сказал себе Олег, - пока Аскольд сам не пришёл к Новгороду».

ПОЙДИ ТУДА, НЕ ЗНАЮ КУДА

Олег объявил, что едет на несколько дней в своё княжеское село Любавино.

За себя оставил в Новгороде старого воеводу Велемудра, известного своей рассудительностью и медлительностью.

Оставил больше ради чести, чем по надобности.

Поездки князя в его подгородные сёла и владения были обычным делом, поэтому эта поездка не обратила на себя ничьего внимания.

Ехал князь один, без слуг, и снарядился по-лёгкому, оделся, как простой воин, из оружия взял только лёгкий меч и нож.

Садясь на коня, позвал Ролава:

- Проводи немного.

За Перуновой рощей Олег свернул с дороги и сказал удивлённому Ролаву:

- Я еду в Псковские леса искать Всеведа. Тебе одному говорю об этом, чтобы знал, где я, если вдруг случится крайняя надобность.

- Князь, возьми кого-нибудь с собой. Путь опасный…

Олег усмехнулся:

- Нет, Ролав, поеду один. Раз уж решил судьбу пытать, ни к чему от неё прятаться.

Ещё до того, как Рюрик стал новгородским князем, в словенском Городе жил волхв Всевед. Он был жрецом при главном мольбище, толковал народу волю богов, объявлял, принята жертва или отвергнута и как велят боги поступать.

По всей словенской земле Всевед слыл самым знающим и мудрым волхвом.

К Всеведу приходило много народу: князья, смерды, купцы, воеводы. Приходили на Ильмень к волхву даже из чудских земель, известных своими предсказателями, колдунами и знахарями.

Но вот в Городе начались междоусобицы, один конец встал на другой, люди стали чаще обращаться к Всеведу за советом, как вернее погубить врага. Ненависть сделала их глухими к словам, помутила разум. Они стали принимать малое за большое, большое считать ничтожным и упорствовать в своём заблуждении.

Тогда волхв ушёл из Города в леса, оставив горожан пожинать горькие плоды своей вражды.

И с тех пор он сгинул. Правда, несколько лет назад один охотник рассказывал, что однажды зимой, гоняясь на лыжах за куницей, он не заметил оврага и с кручи полетел вниз.

Пока летел, переломал руки, ноги, разбил голову. Очнулся в избушке. Лежит на лавке. Попробовал шевельнуться, всё болит, застонал от боли. Подошёл к нему старик и говорит:

- Лежи тихо. На тебе живого места нет, сильно расшибся. Но я тебя на ноги поставлю.

И тут охотник узнал Всеведа, однако для верности спросил:

- Кто ты, дедушка?

- Человек, - ответил старик.

Действительно, старик поднял охотника; над ранами шептал, давал отвары пить, мазями мазал, после проводил из лесу, сказав:

- У тебя небось память отбило, в какую сторону идти, так ты иди на утреннее солнышко, а о том, что был у меня, людям не болтай.

Охотник говорил, что был тот старик очень похож на Всеведа. А может, это был и не Всевед, кто его знает. Но после того случая никто из охотников, охотившихся в запсковских лесах, того старика больше не встречал.

Олег ехал по чаще без дороги. Конь шёл шагом. Деревья наверху смыкались ветвями. В лесу было сумрачно.

Вдруг впереди посветлело. Чаща кончилась, Олег въехал в светлый молодой березняк, за ним виднелась большая поляна.

ВСЕВЕД

Когда-то ота поляна была вырублена. Но теперь, давно не чищенная, она заросла берёзками, орешником, кое-где темнеющими ёлочками и высокой густой травой.

На дальнем краю поляны, возвышаясь над светлой молодой листвой, темнели идолы. Олег направил коня прямо к ним. Конь шёл шагом, с опаской и осторожностью опуская копыта в разноцветную травяную пучину. Олег словно плыл в лодке: шелестя, расступались берёзки, трава, колышась, захлёстывала ноги.

Ближе к мольбищу кусты были ниже и вокруг идолов и кострища были вырублены неровной узкой полоской шага в два, трава кое-где выкошена. Но от этого ещё острее ощущалось, что капище не посещается людьми, а его служитель мало-помалу слабеет в неразной борьбе с наступающим на него лесом.

Немного поодаль от капища, в лесу, под сосной, Олег увидел маленькую, вросшую в землю избушку, тесины её крыши чуть-чуть не доставали земли.

Дверь избушки была растворена.

Олег подъехал к избушке, слез с коня, привязал его за сук и, наклонившись, заглянул в открытую дверь.

В полутьме он различил лавку с постеленным на ней кожухом, вязки грибов и трав по стенам, чёрный низкий очаг и два горшка на нём.