Переполненные только что пережитыми впечатлениями в удивительном мире животных, люди из городка пускались в самые разнообразные рассуждения, задавая, например, вопрос, неужели крокодил живет дольше обезьяны, или же пытаясь определить, через сколько недель проклевывается яйцо лебедя.

А в это время бульвар шумел, как полноводная река, вышедшая из берегов. Вокруг толпились в бесконечном шествии плодовитые семейства с окраин, чьи малолетние мальчуганы ревели, глядя на бублики, образовывались веселые группочки взявшихся за руки служанок, за которыми неизбежно увивались ученики булочников и бакалейщиков; проходили мелкие чиновники и ремесленники, показался вспотевший поп, который, очевидно, возвращался из какого-нибудь монастыря в сопровождении двух десятков провинциальных старушек в башмаках и войлочных туфлях.

И среди этого громадного потока людей супруги вдруг увидели знакомое лицо. Они чуть не вскрикнули от радости и бросились ему навстречу. Это был начальник почты из их городка. Увидав супругов, он тоже разволновался и весь засиял от счастья. После они долго жали друг другу руки, похлопывали по плечам и не находили слов, чтобы выразить свое удовольствие от встречи. Наконец, супруги извлекли своего старого знакомого из толпы и повели его к себе домой, чтобы наговориться там вдоволь.

По пути начальник почты рассказал, что прибыл в столицу несколько дней тому назад, чтобы показаться насчет сердца какому-то профессору. Он уже был на приеме у профессора, и тот послал его к другому профессору сделать электрокардиограмму и со своей стороны рекомендовал третьему специалисту по кровяному давлению. После этого профессор установил, что сердце у него в порядке и дал каких-то капель, но все же посоветовал показаться ему через мееяц-два, чтобы избежать осложнения.

Когда пришли домой, супруги не знали, куда усадить своего дорогого гостя. Предлагали ему сесть на сохранившуюся провинциальную скамеечку, предлагали стул с подушечкой, но гость уселся в новое красное кресло, достал из кармана платок и стал вытирать вспотевшее лицо. И на многочисленные вопросы, которыми двое учителей засыпали его беспрестанно, начальник почты отвечал обстоятельно и деловито, не опуская ни малейшей подробности. Он рассказывал, как поживает тот-то и тот-то, что случилось с тем-то и тем-то, долго говорил об агрономе и о судье, рассказал, что директор народного банка уехал на морские ванны, сообщил новость, что дочь аптекаря на прошлой неделе вышла замуж за столичного адвоката, назвал даже имя и фамилию молодожена, в полной уверенности, что супруги знают его.

Переселенцы впивались жадным взглядом в этого близкого человека, пришедшего из какого-то другого, заманчивого мира, и каждое его слово пробуждало в их памяти мучительное воспоминание. Перед ними совсем ясно воскрес далекий тихий городок с низенькими домами, пыльными улицами, с потонувшими в зелени дворами, где журчит вода в родниках среди кустов самшита и цветут касатики. Они видели маленькую, вымощенную булыжником площадь, аптеку, городскую управу, побеленную известкой церковь с покосившейся колокольней, гончарни с их бедными мастерами и грудами расписных кувшинов, видели главную улицу, вдоль которой по вечерам прохаживались все знакомые люди, ощущали запах дубленой кожи сквозь открытые двери кожевенных лавок, слушали сонную песню бесчисленных невидимых сверчков.

Довольны ли они теперешней своей жизнью? - спросил их начальник почты, оглядев с интересом их новый дом и завидуя, что они вырвались из своего скучного городка. Конечно, эти эгоисты, супруги, не смели признаться во всем открыто. Они виновато улыбались, хвалили свою квартиру и прикидывались счастливыми.

И вдруг, в тот миг, когда переселенцы лгали, что счастливы, над потолком гостиной раздался топот, что-то тяжело упало и послышался отчаянный женский крик: "Альфред! Альфред!" Этот крик, полный такого глубокого трагизма, доносился с шестого этажа и звучал как неврастенический вопль. Он был лишь маленькой репликой в сложной драме громадного серого здания.

Напрасно супруги старались удержать своего гостя поужинать. Он извинился, сказав, что ему необходимо зайти в гостиницу за багажом, так как он вечером уезжает.

И, выпив несколько рюмок ракии, начальник почты все так же сердечно простился с хозяевами, которые проводили его до самого выхода с просьбой обязательно передать приветы всем друзьям в городке.

Переселенцы опять остались одни со своим чучелом сокола в гостиной, с выцветшей скатертью на круглом столе и с полными банками варенья в старом буфете. Какая-то тупая боль до удушья сжала грудь женщины, а муж задумчиво стоял у окна, томимый той же мукой.

За окном в сумерках тонул город. Вдали, над крышами высоких зданий, как пламя магнезии, горела яркая вечерняя звезда.