- Между прочим, русские и тот же Герцен против границ Польши до раздела 1772 года, - неприязненно сказал Гиллер, который все время не сводил с Зыгмунта мрачных, недружелюбных глаз.
Сераковский вспылил:
- А вы что, пан Гиллер, хотите из Польши порабощенной сделать Польшу поработительницу? Кто вам дал право присоединять к будущей свободной Польше губернии, населенные украинцами, белорусами, литовцами? Пусть эти народы распоряжаются собою согласно их собственной воле.
- Странно слышать такое от человека, который родился на правом берегу Днепра, - сказал Гиллер.
- На правом берегу Днепра, к вашему сведению, все же живут украинцы, а не поляки... Но не будем сейчас об этом. - Сераковский успокоился и посмотрел на Падлевского. - Ты считаешь, что Польша готова к восстанию?
- Если не вся, то по крайней мере - Варшава, - ответил Падлевский. Варшавское подполье создавал еще Домбровский, и это сейчас большая и организованная сила. Двадцать тысяч человек с заводов, мастерских, железной дороги, городская беднота, которой нечего терять. Люди истомились ожиданием, они рвутся в бой и требуют от Центрального Национального комитета решительных действий. Нельзя упускать момент. Они ждут сигнала!
- Я, конечно, подчинюсь воле большинства, - сказал Сераковский после долгого раздумья. - Но очень прошу членов Центрального комитета не принимать слишком поспешных решений.
- Хорошо, Зыгмунт, - сказал Падлевский миролюбиво. - Тебя вызовут в тот момент, когда ты будешь нужен.
- Через кого я получу вызов?
- Через нашего представителя в Петербурге... На этот пост мы думаем назначить Огрызко. Каково твое мнение?.. У него связи, опыт, и, главное, он вне подозрения!
- Я согласен, - ответил Сераковский.
Декабрь 1862 года выдался вьюжным и холодным. День за днем валил снег, и поезд, который шел из Варшавы в Петербург, запаздывал.
Сераковский впервые вез жену в столицу. Аполония была счастлива, ей нравилось все - отдельное купе, недавно отстроенные станции, смешной денщик Алексей. Сераковский называл его на "вы", каждый раз благодарил за малейшую услугу, жал руку, и это тоже нравилось Аполонии, которая тихонько и радостно посмеивалась над мужем.
Из Алжира он привез ей подарок - маленького божка из черного дерева. Его сделал и подарил Зыгмунту заключенный.
- И это все, что ты мне привез? - лукаво спросила Аполония.
- Я привез тебе еще мою любовь, которая теперь не вмещается ни в какие берега... И еще четыре сундука с книгами, которые следуют за нами в багажном вагоне.
...Утром он был у военного министра. Милютин долго расспрашивал о его поездке.
- Могу обрадовать вас, Сигизмунд Игнатьевич, телесные наказания в армии доживают последние месяцы. Но государь хочет одновременно решить дело военно-пенитенциарных, а проще - исправительных учреждений, и тут нам крайне нужны собранные вами сведения. Генерал-аудитор с нетерпением ждет их... Да вот и он сам, легок на помине! Заходите, Владимир Дмитрич!
Директор аудиторского департамента Философов по-дружески протянул Сераковскому обе руки.
- Наконец-то вы среди нас. А мы чуть было не подумали, что вы покинете Петербург ради легионов.
Сераковский ответил со смехом:
- Еще нет, Владимир Дмитрич.
- О, не шутите! Царская милость и наша дружба задержат вас!
Они вышли от военного министра вместе.
- Коль вы выказываете ко мне свое расположение, - сказал Сераковский, - то, быть может, ознакомитесь с моей новой работой?
- Итогом вашей командировки?
- Нет, скорее, итогом жизни... Это мысли о Польше, о взаимоотношениях двух братских народов - польского и русского.
- Что ж, зная вашу эрудицию и образ мыслей, обнаруженные мною в ваших "Извлечениях из писем", думаю, что и новая работа мне доставит удовольствие... Где же рукопись?
- С вашего разрешения я принесу ее завтра. Она называется "Вопрос польский".
Вслед за первой книжкой "Морского сборника", той самой, откуда некто "М. Л." многое заимствовал для своей статьи в "Северной пчеле", письма Сераковского публиковались в февральской, мартовской и апрельской книжках. И всюду автор повторял одно и то же: телесные наказания - зло! К сожалению, цензор безжалостно вычеркнул целые страницы. "Новый государь выпускает коготки", - сказал тогда Станевич, а Сераковский вспомнил слова Некрасова: "Как бы нынешнее царствование не кончилось тем, чем предшествующее началось".
Судя по всему, Некрасов оказался прав. Вести, приходившие из Польши, радовали и одновременно тревожили Сераковского. Польша продолжала бурлить. Правда, заключенные в ней силы еще не вырвались наружу, но было ясно, что удержать их внутри правительству не удастся. Двадцать тысяч человек, о которых говорил Падлевский, ждали сигнала.
- Да, события в Царстве Польском зреют, но я рассчитываю на вашу преданность государю. - Милютин внимательно посмотрел на Сераковского, и Зыгмунту показалось, что военный министр не счетверит своим словам. - Мне нравится с вами работать, Сигизмунд Игнатьевич, и я доволен вашим усердием и толковым исполнением поручений. Для пользы дела я хотел бы вскоре послать вас в Царство, но считаю это небезопасным...
- Для меня? - Сераковский удивился.
- Нет, для себя, - ответил Милютин. - Мне жаль терять умного и думающего офицера, а в Царстве Польском после рекрутского набора, по всей вероятности, начнутся большие неприятности...
О рекрутском наборе Сераковский слышал не впервые, хотя проект и готовился втайне. Было решено вместо обычного призыва рекрутов по жребию призвать их по заранее подготовленному списку, не полагаться на случай, а изолировать в армейских ротах самых опасных. Оставались неясными лишь сроки, но после слов Милютина Сераковский понял, что рекрутский набор начнется раньше, чем намечалось.
Вечером Сераковский пошел к Огрызко. Последнее время бывший издатель "Слова" проявлял больше смелости. Квартира пана Иосафата не пустовала ни днем, ни ночью. Сейчас там тоже было несколько человек.
- Варшава предлагает мне стать революционным агентом в Петербурге, сказал Зыгмунту Огрызко. - Я хотел бы знать ваше мнение.
- Я его уже высказал Падлевскому, поддержав вашу кандидатуру. Офицерам надо воевать, вы же можете оставаться в Петербурге.
- Спасибо! - Огрызко церемонно поклонился. - Впрочем, теперь не время для обид... Комитет поручил мне сбор средств и оружия. Кроме того, понадобятся документы - паспорта, подорожные свидетельства.
- У меня на примете есть человек, который мог бы этим заняться. Медик, но увлекается химией.
- Его фамилия?
- Погорелов.
...Последние дни Сераковский работал до изнеможения. События в Польше и Литве подгоняли его. Он хотел, он должен был закончить свои служебные дела прежде, чем покинет Петербург. Кто знает, доведется ли ему снова вернуться в этот город? Со дня на день он ждал вызова. Все чаще к нему домой заходили офицеры, чтобы доложить: "Еду в отпуск по семейным делам" или "Ухожу в отставку", - будущие начальники повстанческих отрядов направлялись поближе к полю битвы. А он? Когда же дойдет черед до него?
Сегодня он, как всегда, просматривал свежие газеты, принесенные денщиком, и сразу же на первой странице увидел то, чего страстно ждал и чего втайне опасался. "Вчера, в воскресенье, 13 января, по окончании развода от лейб-гвардии Измайловского полка в Измайловском манеже, государь император, подозвав к себе всех присутствовавших на разводе офицеров, изволил обратиться к ним со следующими словами: "Так как многим из вас, господа, вероятно, неизвестны последние происшествия в Царстве Польском, то я хочу, чтобы вы о них узнали от меня самого. После столь благополучно совершившегося рекрутского набора, с 2 на 3 января, в Варшаве с 6 числа стали появляться мятежнические шайки на обоих берегах Вислы, для рассеивания которых были немедленно посланы отряды. Наконец, в ночь с 10 на 11 число по всему Царству, за исключением Варшавы, было сделано внезапное нападение на войска наши, стоящие по квартирам, причем совершены неслыханные злодействия... По первым сведениям, потери наши заключаются в 30 человек убитыми, в том числе старый наш Измайловский товарищ, командир Муромского пехотного полка, полковник Козлянинов... Подобная же попытка была сделана около Белостока. Но и после сих новых злодейств я не хочу обвинять в том весь народ польский, но вижу во всех этих грустных событиях работу революционной партии, стремящейся повсюду к ниспровержению законного порядка. Мне известно, что партия эта рассчитывает и на изменников в рядах наших; но они не поколеблют веру мою в преданность своему долгу верной и славной моей армии"".