- Извините, Вячеслав Андреевич, мы тут с Жанной обсуждали, какой вид оружия наиболее приемлим для девушек, чтобы защищаться от хулиганов. Я рекомендовал... в общем, это моя вина, Жанна просто хотела понять, сможет ли держать в руках оружие. Пистолет не заряжен.

- Простите, Вячеслав Андреевич, я не хотела...- пробормотала девушка, все еще не веря, что это не пистолет выстрелил.

- Я тоже не хотел,- пришел в себя Суетов.- Проходите, Корнилов. А ты, Жанна, чтобы никогда больше!..

- Я никогда!..- тотчас же заверила его Жанна, прижимая ладони к своей очень даже привлекательной груди. В просторном кабинете, где царствовал громадный письменный стол, с пультами и клавиатурами, а "свиту" составляли кожаные диваны и кресла, я понял, что ошибался насчет внешности главного редактора. Он был грузным, солидным человеком лет пятидесяти пяти, в очках с тонкой, видимо, золотой оправой. Совершенно безбородый, и аккуратно подстриженный, впрочем, стричь там особо нечего было. Ну что ж, значит, есть и такие главные редакторы. Я мог бы понять это чуть раньше, в "предбаннике", но пистолет помешал. Суетов сел в свое кресло, махнул рукой в сторону кресла сбоку.

- Присаживайтесь, господин сыщик. Я принял вас только потому, что уважаю своих сотрудников, даже тех, кого давно пора было уволить. Я имею в виду Хованцева. Я присел в кресло, внимательно посмотрел на загорелое лицо с блестящими черными глазками, и сказал:

- Вы замечательно выглядите, Вячеслав Андреевич. Наверное, хорошо отдохнули летом?

- Спасибо, вы тоже, Андрей... простите, как по батюшке?

- Неважно, просто Андрей.

- Хорошо, Андрей. Итак, вы занимаетесь расследованием убийства нашего сотрудника Юрия Люсина. Мы демократическая организация, и готовы содействовать всяческому установлению истины. Хотя... в данном случае, мне кажется, все ясно.

- Кому ясно, а кому и нет. Скажите, Вячеслав Андреевич, почему вы устроили разгон Хованцеву именно в тот день? Какие были причины для столь серьезного разговора?

- Вполне объективные. Хованцев не раз выглядел в прямом эфире как... извините меня, обалдуй. До поры до времени я терпел, то всякому терпению есть предел.

- Вы предупреждали его? Делали замечания?

- Нет, у нас это не принято. Я вот что скажу вам, Андрей. Конечно, жаль супругу Хованцева, детей, но я чувствовал, что у нас с ним будут большие проблемы. Слишком амбициозный сотрудник при чрезвычайно низком рейтинге, понимаете? Я не понимал.

- Еще раз извините, Вячеслав Андреевич, но если вы не сделали ни одного замечания Хованцеву, как он мог понять, что работает... не совсем так, как нужно?

- Рейтинг! Отношение рекламодателей.

- Вы можете показать мне этот рейтинг и назвать фамилии тех, кто оценивал работу Хованцева?

- Это сугубо внутренние дела, господин Корнилов.- Еще вопросы есть?

- Да. Эти сугубо внутренние дела не фигурируют в деле, а они весьма существенны. Похоже, вас просто не спрашивали об этом, а вы не отвечали. Но рано или поздно - придется.

- У вас чересчур большие познания, господин сыщик,- холодно сказал Суетов. Я понял, что пора и мне показать зубки. Чтоб не думал, что общается с лохом.

- Разумеется, господин редактор,- жестко сказал я.- Таких дел на моем счету не один десяток, и можете не сомневаться, я всегда доводил их до логического финала. Он уже пожалел о том, что назначил мне встречу, однако, хотел отделаться малой кровью.

- Андрей, что вы хотите? В конце-концов, я определяю политику радиостанции, я могу увольнять тех, кто меня не устраивает, имею, как говорится, право. Хованцев меня не устраивал, как сотрудник, и я решил его уволить. Сказать по правде, дело тут даже не в рейтинге, который, повторяю, был чрезвычайно низок, а в том, что работа отдела информации была под угрозой. Хованцев и Люсин не могли работать вместе, я это понимал, и не только я, вся редакция знала. Надо было выбирать, и я выбрал.

- В результате вашего выбора Люсин убит, а Хованцев ожидает приговора,- напомнил я.

- Не смейте инкриминировать мне!..- закричал Суетов.- Хованцев неуправляемый тип, к тому же, был пьян, как свинья!

- Вы верите, что это он убил Люсина?

- Я верю официальному следствию, официальному заключению. Он был пьян, не соображал, что делал.

- Но в пьяном виде он не поднимался в свой кабинет за ножницами. Следовательно, положил их в карман, когда был трезвым. Положил с намерением вонзить их в грудь Люсину, несмотря на то, что ножницы опознают, и отпечатки пальцев идентифицируют. Он был таким дураком, что мог решиться на это безрассудство, будучи, повторяю, еще совершенно трезвым? Суетов судорожно облизнул пересохшие губы. Он явно не знал, что сказать, и явно не хотел, чтобы Хованцева оправдали. Ведь сейчас все просто и ясно, можно выражать сожаления, можно даже выделить материальную помощь семье непутевого сотрудника. А если не он убил Люсина, тогда кто? Свой, чужой? Новые допросы, проверки, скомканная программа вещания, проблемы с рекламодателями... Кому это нужно?

- Ножницы могли быть у него в кармане постоянно,- нашелся наконец-то Суетов.- И он их использовал машинально, не отдавая себе отчета, так сказать.

- А зачем ножницы вашим сотрудникам?

- Ну как же... канцпринадлежности. Они набирают свои материалы на компьютере, получают распечатку. При необходимости могут быстро разрезать, склеить... Нормальная редакторская работа.

- И часто Хованцев занимался этим в кафе?

- Не знаю, я не следил за ним. Извините, ваше время вышло. У меня назначена встреча, извините.

- Еще минута, Вячеслав Андреевич. Люсин был заинтересован в устранении Хованцева?

- Наверное, отношения между ними в последнее время окончательно испортились. Но точно сказать не могу. Мне он ничего плохого о Хованцеве не говорил.

- Кто-то другой был заинтересован в этом?

- Не знаю. Решение принимал я сам.

- Спасибо, Вячеслав Андреевич. Не возражаете, если я поговорю с вашими сотрудниками?

- Пожалуйста, Андрей, пожалуйста. Всего вам доброго. Стандартная фраза, а сколько за ней загадок! Всего доброго мне, значит, всего недоброго ему, ибо, исходя из разговора, интересы наши немножко противоположны. Значит, врет. А с точки зрения Хованцева, сидящего в Бутырке, это вообще значит черт-те что. Ибо он не знает меня, не верит в меня, и Суетова не считает злодеем, не желает ему зла. Да, уволил, но не посадил. А я не очень-то верил, что Хованцев невиновен, всякое повидал на своем веку. Оказавшись снова в "предбаннике" я понял, что просто обязан познакомиться ближе с секретаршей Жанной. Не зря же мой друг Гена Басинский считал меня бабником. По-моему, он просто завидовал мне. Жанна смотрела на меня широко раскрытыми карими глазами, и, похоже, была удивлена, что Суетов, после всего случившегося, выпустил меня из кабинета живым.