Каждый день, а, когда летал ночной полк, то и ночь много часов подряд проводила Марина на аэродроме. Теоретические занятия шли своим чередом, за порядком их проведения следили теперь офицеры штабов и служб. Марина контролировала ход занятий, но все же главное внимание она уделяла сейчас тренировкам в полетах.

Рабочий день ее начинался задолго до рассвета, иногда раньше общего подъема. В комнате штурманов слышался писк "морзянки", шли дополнительные тренировки по связи перед началом общих занятий. Летчики натягивали тяжелое летное обмундирование и шли на аэродром, техники группами, строем уходили к ангарам, где на жгучем морозе учились разбирать моторы, подвешивать бомбы, чистить пулеметы и разбирать их.

Лицо Расковой почернело от морозных ветров, стало старше и строже. Иногда у нее не оставалось сил снять гимнастерку, и она, не раздеваясь, падала на кровать.

Однажды, когда полеты закончились и последний "як" рулил в вихре снежной пыли к стоянке, подполковник Петрович сказал:

- Вам надо отдыхать, Марина Михайловна. Впереди еще много работы, не хватит вас при такой нагрузке. Пойдемте к нам сегодня, жена моя будет очень рада.

Марине казалось, что она не имеет права устраивать себе выходной вечер, но она действительно чувствовала, что почти падает от усталости; болели ноги, обмороженные в тайге, горели, словно в них попал песок, глаза. Среди бесконечных дел она не имела ни малейшей возможности просто посидеть и подумать, оглянуться на сделанное. Через несколько дней надо лететь на завод доставать самолеты для полка истребителей и хотя бы несколько самолетов Су-2 для тренировок своего полка. До сих пор техники и вооруженцы учились на "чужих" машинах, а летчики тренировались на Р-5 или У-2. Нескольких тренировочных "яков", которые выделили для летчиц-истребителей, уже было недостаточно.

В доме Петровичей было тепло и тихо. Их маленький сынишка осторожно выглядывал из-под накрытого вязаной скатертью стола. Оля, жена Петровича, хлопотала с ужином, а Марина после ванны сидела на диване в теплом халате, распустив длинные волосы - она так и не решилась остричь их.

- Вы бы прилегли, пока готовится ужин, - сказала Оля, накрывая на стол.

- Нельзя сразу столько радостей: тишина, ванна, ужин... Что это у вас? Тушеная картошка? Какое чудо! Ведь это мое самое любимое блюдо.

Оля смутилась. В доме у них, как и у всех, было трудно с продуктами и только это она могла приготовить для дорогой гостьи.

За ужином не касались служебных дел, и Марина была благодарна Петровичам за это. Говорили о детях, вспоминали довоенное время.

Уже поздно вечером возвратилась Марина в расположение авиаполков. Капитан Казаринова доложила о том, что конец дня прошел по плану, происшествий не было, есть несколько приказов, которые необходимо подписать.

- Ну, давайте закончим день приказами, - сказала Марина, усаживаясь за стол.

Перед Новым годом летчики-инструкторы пригнали для полка три самолета Су-2. Это были видавшие виды машины, налетавшие не одну сотню часов, но для тренировок годились и они. Марина ходила вокруг приземистых, с раскинутыми крыльями одномоторных самолетов, рассчитанных на экипаж в два человека. Запах бензина смешивался с каким-то новым, незнакомым крепким запахом.

- Чем это они пахнут? - спросила она техника, хлопотавшего около самолета.

- Так он же заправляется касторовым маслом, - улыбаясь, ответил техник. - Зимой еще ничего, а вот летом... Будет нам работа... как забрызгает кабину, не сотрешь. Да и штурману перепадает, фонарь не отмоешь...

- Да-а... - невесело сказала Марина. - Но ведь воюют же на нем, летают...

- Летают, - заметил техник, - да только как. Трудно на нем, скорость небольшая, горит быстро. Говорят, скоро его снимают с производства.

- Ну, пока снимут, нам летать на нем придется.

Марина пробиралась в штаб полка через сугробы и старалась скрыть, даже от себя самой, смутное разочарование, которое возникло в ней при виде самолетов. Но чего хотелось ей? Что можно было просить в Наркомате обороны из имеющихся на вооружении самолетов: СБ, Пе-2, Ил-2? Но время не ждет, поэтому надо начинать тренировки на том самолете, какой есть, и форсировать подготовку ночников и истребителей.

Однажды в разгар занятий по штурманскому делу, на которых Марина проверяла точность работы штурманов, в комнату вошла комиссар Елисеева, едва сдерживая радостную улыбку.

- Товарищ майор, разрешите сделать объявление?

Раскова удивленно посмотрела на всегда выдержанную и строгую Лину Яковлевну.

- Конечно, товарищ комиссар.

- Товарищи, - Елисеева вздохнула глубоко, словно долго сдерживала дыхание, - фашисты, наступавшие на Москву, разбиты. Сейчас было сообщение Совинформбюро. Немецкие войска, бросая технику, бегут от Москвы, освобождено несколько городов и много населенных пунктов. Это большая радость, которую мы так долго ждали.

Комиссар волновалась, еле сдерживаемые слезы радости дрожали на глазах, пальцы, сжатые в кулак, словно подчеркивали каждое слово.

- Эта победа обязывает нас еще лучше учиться, чтобы скорее влиться в действующую армию, - продолжала Елисеева. - Каждую минуту занятий мы обязаны проводить с пользой, чтобы все экзамены сдать успешно. Это наша главная задача сейчас.

Раскова смотрела на притихших девушек. Юные, почти детские лица стали строже и тверже. Словно только что пережитая радость укрепила их волю.

- Необходимо по всем группам объявить о победе под Москвой и выпустить боевые листки, - сказала Раскова. - Дайте указание политрукам эскадрилий в полках.

- Указания уже даны, товарищ командир, - ответила Елисеева. - Кроме того, на днях проведем партийные и комсомольские собрания, чтобы поставить новые задачи перед всем коллективом.

В тот же вечер, возвращаясь к себе в комнату, Раскова увидела на стенах коридора красочно выполненные боевые листки каждой эскадрильи. Они словно соревновались друг с другом в ярких заголовках, в изображении алых флагов, пикирующих самолетов среди пухлых облаков. Здесь же были и сатирические стихи "местных" поэтов, и Раскова, покачивая головой, довольно улыбалась. Это хорошо, что девушек не оставляет чувство юмора, хотя в глубине души многие из них тоскуют по дому, по родным и близким. Почта приходила нерегулярно, писем подолгу не было, и Марина сама беспокоилась о дочери, о матери...

По всему Поволжью стояли жгучие морозы, бушевали вьюги и метели. Летать было трудно. Штурманы, тренировавшиеся на тяжелых ТБ-3, вылезали из самолетов, опушенные инеем, словно из снежного царства. Тяжелое меховое обмундирование мешало работе с приборами в воздухе, руки приходилось отогревать собственным дыханием, когда становилось невыносимо работать в шерстяных перчатках. Но каждый старался выполнить задание, не отстать от других - Марина видела это, встречая штурманов после посадки. Ей были понятны и их переживания, когда не все получалось как следует.

- Тяжело в учении, легко в бою, - успокаивала она девушек, едва передвигавших ноги от усталости и холода. - В следующий раз получится лучше и точнее. Надо помнить, что штурман должен всегда сохранять спокойствие и хладнокровие. От этого зависит очень многое в полете, даже настроение экипажа. И уверенность должен в себе воспитывать штурман, в своих расчетах, в определениях.

Группы следовали одна за другой, и Раскова почти все время проводила на аэродроме. Каждый раз, приходя туда, Марина любовалась новенькими "яками", присланными недавно для истребительного полка. Они стояли цепочкой, почти незаметные на белом снегу, лишь черные черточки пропеллеров строчкой выделялись на белизне стоянки.

Летчицы-истребители заканчивали тренировки в полетах на боевое применение. Были отработаны полеты строем, стрельбы по воздушным и наземным целям. Часто на аэродроме Раскова с волнением следила за воздушными "боями", которые вели ее девушки с летчиками-инструкторами.

В авиагруппу приехала назначенная командиром полка истребителей Тамара Казаринова, старшая сестра Милицы Казариновой - начальника штаба полка Расковой. Она была военным летчиком, окончила летное училище. Уже в 1937 году ее наградили орденом Ленина. Сестры были не очень похожи друг на друга внешне, но характеры у обеих отличались настойчивостью и твердостью. Вводя ее в курс работы, Раскова внимательно приглядывалась к ней. Марина нет-нет да и ловила себя на мысли о том, что ей жалко расставаться с летчицами этого полка. Ведь в каждую из них она тоже вложила частицу своей души.