Крыло, только что упругое, сразу обмякло, стало безжизненным. Оно тряпкой опало с лица, и Маккиш увидел, что роща голубых деревьев уже прямо перед ним, только два шага остается до спасения...

И тут же роща исчезла. Она растворилась в воздухе, подобно миражу, и впереди простирался тот же ярко-желтый песок.

Напрягая последние силы, он стряхивал с себя остервенелых птиц уже как-то машинально, автоматически. Сначала он оторвал одну - вместе с куском комбинезона и клоком своего тела, - и она взмыла вверх, а потом другую. Другая тут же спикировала на него еще раз, и он еще успел увернуться, и птица, возмущенно вереща, тоже поднялась повыше.

А затем он ничком упал на песок, и песок обжег лицо. Но это тепло вдруг показалось приятным и убаюкивающим. Боль ушла куда-то, хорошо было лежать на этом песке, не думая ни о чем и наслаждаясь тем, что вдруг пришла полная расслабленность. Он закрыл глаза и на мгновение провалился в сладкую пустоту. Вынырнув из нее, он снова ощутил приятное тепло песка.

Он услышал, что над ним что-то громко хлопает. Раздавались и какие-то другие неприятные звуки. Что это? Ах да, это ведь птицы, о которых он на мгновение забыл. Как все это было? Он бежал к роще, чтобы от них спастись, но роща исчезла, и спастись было нельзя. Значит, надо встать, чтобы защищаться.

Он с трудом перевернулся на спину, потом с усилием встал на колени, и вдруг снова пришла боль. Но тогда же пришла злость, которой раньше почему-то так долго не было. Он поднялся на ноги и стал ждать нового нападения, чувствуя, что вместе со злостью вдруг появилась непонятная и неизвестно на чем основанная уверенность, что он победит.

От первой из спикировавших на него птиц он снова сумел увернуться. Но на него падала вторая, и Маккиш ждал. Она целилась ему в голову, и он поднял руки, чтобы схватить ее на лету за жилистую шею и отвернуть намертво маленькую головку с непомерно огромным клювом.

Руки ощутили тепло птичьей шеи; он сжал ее, чувствуя, как лихорадочно бьется голубая артерия, и это биение вдруг прекратилось, а сама птица, обмякнув, свалилась к его ногам. Еще два или три раза в агонии щелкнул клюв, монстр встрепенул крыльями и затих.

Сразу четыре птицы упали на него, и все четыре не промахнулись. Но, не обращая внимания на то, что зубы-гвозди снова рвут его тело, Маккиш вцепился в голую птичью шею, стараясь нащупать эту голубую пульсирующую жилку. Вот жилка, вот она перестала биться; и еще одна птица, затрепетав, свалилась на песок. Он схватил шею другой. И снова, сразу обмякнув, она мешком плюхнулась к его ногам. Теперь уже хладнокровно Маккиш принялся за третьего врага, а четвертая птица, поняв, что происходит что-то неладное, разжала гвозди клюва и улетела с недовольным воем.

Маккиш медленно опустился на жаркий песок. Теперь ему было даже смешно. Скольких мучений и крови стоила ему эта битва, а победить было так просто. У чудовищных птиц есть уязвимое место - артерия на голой шее, - достаточно надавить на нее, и монстр погибнет. Он засмеялся: на шее была ахиллесова пята...

И тут же все исчезло.

5

Маккиш сидел за столом, и перед ним лежал чистый лист бумаги. Машинально Маккиш провел ладонью по комбинезону. Ткань была цела. Сражения с птицами не было. Все это ему привиделось. Причина очевидна: как и на Данилевского, на него напали галлюцинации. Причем - это он осознал сразу же - точно такие же, те же самые галлюцинации.

Он встал и посмотрел по сторонам. Вот шкаф, вот кровать, вот дверь в кухонный отсек. Все, как должно быть. Да, галлюцинации кончились; и сейчас не время размышлять о причинах - это можно будет сделать позже, - сейчас надо сопоставить галлюцинации, испытанные им и Данилевским. Сопоставление не даст ответа о причине, но, может быть, укажет, где надо искать ответ.

Усевшись за стол с приборами под прозрачным куполом, он уже снова собрался приняться за дневник предшественника, но прозвучал сигнал связи, и на экране появилось крупное лицо командира.

- Данилевский прибыл, прошел обследование, - сообщил Степанов после обычного приветствия. - Врач утверждает: состояние здоровья нормальное. О переутомлении речи нет. Психика в полном порядке. Правда, отмечен эмоциональный спад, вызванный тем, что он, разведчик, был вынужден просить замену. Ну и галлюцинациями.

- Значит, к здоровью галлюцинации отношения не имеют? - поинтересовался Маккиш.

Возникла пауза. Командир вопросительно смотрел с экрана. Потом он спросил:

- Были галлюцинации? Какие?

- Те же, что у Данилевского. Бой с птицами.

- Пока у тебя никаких предположений?

- Никаких.

- Чем ты сейчас занимаешься?

- Сейчас я буду сравнивать свои видения с тем, что видел Данилевский, хмуро ответил Маккиш, и экран после этого погас.

Маккиш включил дневник предшественника.

Вот сведения о работе автоматов-тектоников... нет, о первой галлюцинации дальше... вот выводы Данилевского о цикличности атмосферных процессов... стоп!

Под куполом зазвучал тенор Данилевского. Данилевский явно подбирал слова с трудом. Понятно: не так уж просто здоровому и нормальному человеку описывать посетившие его вроде бы ни с того, ни с сего галлюцинации и причем знать, что с этим описанием потом познакомятся другие люди.

"Еще должен занести в дневник сообщение о странном "случае, неуверенно говорил Данилевский. - Как к нему отнестись, пока не знаю. Вероятнее всего, то, что я испытал, вызвано переутомлением. Впрочем, охотнее я искал бы любое другое объяснение, потому что чувствую себя превосходно..."

"Данилевскому было хуже, - подумал Маккиш, - он вполне мог растеряться и все приписать нервам. А я заранее знал, что галлюцинации могут быть или даже, пожалуй, знал, что они будут..."

Голос с магнитной ленты окреп и обрел уверенность. Разведчик, как полагается разведчику, взял себя в руки и вновь стал хладнокровным исследователем. Маккиш слушал.

Все было точно так же, как у него. Точно так же Данилевский вдруг оказался в песчаной пустыне, без скафандра, и на него напали те же птицы. Точно так же он побежал к роще, отбиваясь на ходу от птиц, и роща тоже исчезла.

Стоп! Дальше было не совсем так. Маккиш прокрутил ленту назад, чтобы прослушать последние фразы еще раз. И тогда тенор Данилевского, уже совершенно спокойный и будничный, сказал: