Теннис теннисом, но мы мечтали увидеть, как в два часа ночи на Неве разводят мосты. Лев Михайлович обещал нас отпустить посмотреть эту ленинградскую достопримечательность, но только после финала. Мне же после финала надо было сразу садиться в поезд и отправляться на взрослую Спартакиаду. Витю тоже включили в основной состав, и он уезжал вместе со мной. Тогда я пошла к Агаяну: "Лев Михайлович, это нечестно, все будут мосты смотреть, а мы, первые номера, не будем?!" - "Я тебе разрешу персонально, сказал Лев Михайлович, - но дай мне слово, что завтра выиграешь финал. И что в половине третьего будете уже дома". Мы дали Агаяну слово. Домой, правда, пришли в половине седьмого, но финалы выиграли.
Озеров считал, что победа в спорте - событие неординарное и к нему надо относиться, как к празднику. Николай Николаевич был горячий патриот Москвы и все время старался разбить пару Дмитриева - Бакшеева. Он говорил, что Дмитриева должна играть не с киевлянкой Бакшеевой, а со мной, москвичкой. Аня и Галя выигрывали в паре чемпионаты страны, и я совершенно не понимала, зачем надо разбивать их пару? Но Николай Николаевич, видя, что я на подходе, хотел создать на много лет в Москве сильнейшую пару.
Все теннисные праздники в моей юности связаны с Николаем Николаевичем. Все юбилеи Нины Сергеевны организовывал Озеров. Благодаря его принадлежности к артистической среде, в гостях у теннисистов побывали чуть ли не все театральные звезды и кинознаменитости того времени. Идея создания сильного тенниса в Москве, по-моему, не давала Николаю Николаевичу спокойно спать. Он окружил команду празднично-театральным флером и был настоящим шефом своей сборной. Во всяком случае, я знала: возникнут у меня проблемы, мне есть к кому обратиться. Николай Николаевич, не раздумывая и не откладывая, отправлялся со мной в райисполком хлопотать о квартире, потому что Морозову никто не знал, а Озерова знали все. На помощь он не скупился. Когда стало известно, что мы с Витей собираемся пожениться, Николай Николаевич восстал против столь скудного на фантазию празднества, как обычная свадьба. Он решил, что свадьба должна быть торжественной и проводить ее надо на корте с вручением молодоженам ключей от новой квартиры. Я была не только молода, но и глупа, не воспользовалась заманчивым предложением. Согласись я на представление, Николай Николаевич в лепешку бы разбился, но ключи от двухкомнатной квартиры достал. Но я заявила, что и так большую часть своей жизни провожу на теннисном корте и хотела бы свадьбу сыграть за его пределами. Озеров, конечно, расстроился, но на свадьбу пришел и был прекрасным тамадой, не хуже Метревели.
Патриотизм Николая Николаевича зашел так далеко, что он без всякого восторга воспринял мои с Аликом успехи в миксте, мы ведь не были московской парой, и, как мне кажется, осуждал, что я играла в паре с Крис Эверт и Вирджинией Уэйд. Он считал, что на худой конец лучше играть с молодой Мариной Крошиной из Донецка, чем добиваться высоких результатов с иностранками.
Однозначно к "слабости" Николая Николаевича относиться нельзя. Я тоже не против того, чтобы была единая команда, командный настрой и командный дух, но, с другой стороны, класс партнерш-соотечественниц был еще не высок и очень не хотелось проигрывать в первом круге. Все же приятно побеждать на открытых первенствах Франции и Италии. Мы были с Крис Эверт и в полуфинале Уимблдона. Справедливости ради замечу, что в паре с Мариной Крошиной спустя несколько лет мы выиграли открытое первенство США на крытых кортах.
Следующий, 1968 год для меня оказался нелегким. Переехав в Москву, на "Динамо" стала тренироваться Бакшеева. Начали накаляться страсти. Нина Сергеевна старалась, чтобы я ничего не замечала, но нервозность нарастала и скрыть это было трудно.
Ничего в жизни предсказать нельзя: пытаешься сделать так, чтобы все шло спокойно и гладко, а спортивные результаты не растут. А когда все идет наперекосяк - вдруг приходят победы. Я вышла из школьного возраста и вновь попала на Уимблдон, но не могу сказать, что успешно выступила в одиночном разряде, в паре же с Метревели мы дошли до финала. Это была сенсация.
В том же году весной в Париже, перед открытым первенством Франции, проходил Кубок Федерации, неофициальный женский командный чемпионат мира. Впервые на нем разрешили выступать и совет-ской сборной. Я считалась третьим номером после Дмитриевой и Бакшеевой. В Париж мы попали послед-ним самолетом, там началась всеобщая забастовка. Обычно теннисные соревнования во Франции организованы хорошо и четко, но тут возникали бесконечные проблемы, начиная с отсутствия бензина и кончая уборкой улиц. Тем не менее соревнования не отменяют, и мы начинаем играть. Бакшеева на первом номере, Аня на втором, я в запасе, меня допускают играть только в паре. Чуть ли не в первый и в последний раз я вышла на матч вместе с Галей. Мы играли, по-моему, против итальянок, и очень удачно. Но Кубок Федерации мне запомнился не матчами, не банкетом в ресторане на Эйфелевой башне, а тем, что мы стали свидетелями настоящей революции, о чем я расскажу дальше.
Из Парижа через Москву мы отправились с Бакшеевой, но уже без Дмитриевой в Лондон. За границей у нас с Галей складывались вполне нормальные отношения, чего нельзя было сказать об отношениях дома, и причиной тому была старший тренер "Динамо" Светлана Алексеевна Севостьянова. Создавалось впечатление, будто, прилетая в Москву и проходя таможенный контроль, мы оставляли за таможенной стойкой нашу взаимную уважительность. Было обидно и неприятно. Я даже тренироваться с Галей боялась, так как занятия превращались в сплошную нер-вотрепку.
Несмотря на мои отдельные победы, Бакшеева, безусловно, в то время была лидером. Многие считали, что Галя - будущая звезда мирового тенниса и финалистка Уимблдона. Но прогнозы могли обрести реальность только в том случае, если бы Бакшеева работала, как, например, Маргарет Корт, теннисистка ее поколения. Но Галя как будто специально делала все, чтобы надежды ее поклонников не оправдались. И Дмитриева, и я следовали своей линии в жизни, и время показало, что мы оказались правы. У Гали, конечно, были и своя цель, и своя линия, но ничего не исполнилось из того, что ей прочили. Возможно, виной тому обстоятельства. Но, скорее всего, она избирала не те пути. Она по-своему любила теннис, но трудно понять, что в нем было для нее главным. Мы жаждали победы, Галя же неоднократно заявляла: "Играть надо ради собственного удовольствия". В конце концов жизнь ее сломала, ей пришлось играть в теннис, и играть долго, не ради удовольствия, а ради денег.
Последнее мое выступление на первенстве СССР прошло в 1980 году, Бакшеева все еще играла, хотя она на пять лет старше меня. В шестнадцать лет Галя говорила, что ей теннис надоел (рисовки, конечно, в этих разговорах хватало), и тем не менее продолжала играть и тренироваться и дотянула на корте до сорока. Мы часто в жизни делаем не то, что хотим.
Так вот, в то знаменитое лето, когда я в паре с Метревели вошла в финал Уимблдона, у меня случился тяжелый приступ холецистита. Лежала я дома, меня навещали знакомые и друзья. Приходила и Севостьянова, тренер Гали, говорила всегда массу комплиментов, а между тем, как выяснилось, плела интриги. В начальственных кабинетах она утверждала, что Морозова в финал попала случайно, заняв там место Бакшеевой. К сожалению, точно так же они с мужем действовали, когда подросла их дочь Наташа, неоднократно открыто заявляя, что она будет чемпионкой взрослого Уимблдона: детский Наташа, в начале семидесятых, выиграла.
Мне кажется, мысль о таких победах должна быть сокровенной. В самой глубине души. Достичь таких высот человеку крайне тяжело, слишком много случайностей на этом подъеме. Не верить в себя, сомневаться нельзя, но трубить об этом на каждом углу тоже не стоит. Великий Розуолл трижды выходил в финал Уимблдона и ни разу не выиграл его! Но наше руководство любит, когда ему обещают невероятные результаты. Тебе для этого ничего не дали, ты еще ничего не сделал, а уже обещаешь - удобно и всех устраивает. Вот и слова Севостьяновой упали на благодатную почву. У руководителей "Динамо" стали разбегаться глаза: на кого ставить? Пока начальство решало столь серьезный для себя вопрос - случайно или не случайно мы обыграли чуть ли не все сильнейшие пары мира, я слегла с приступом от перенапряжения. Юрий Анатольевич Чмырев давал мне те же нагрузки, что и моему партнеру Славе Егорову. Юрий Анатольевич занятия вел хорошо, но с перебором, без учета индивидуальных особенностей. Как сейчас помню заснеженную целину поля Центрального аэродрома, что за комплексом ЦСКА, где я бегала наравне с мужчинами.