— Я не пугаю, я пледостелеглаю, — обиделся маленький доктор. — До свидания. Ложенисла будет в клинике на Польной, сплавки можно навести по телефослу, — и исчез.

Десять минут спустя Жачек помчался в телефонную будку на углу улицы Кохановского, чтобы навести справки. Потом он наводил справки каждые пятнадцать минут, пока около полуночи не услышал сногсшибательную новость. Когда Жачек ворвался в дом, на его лице можно было увидеть выражение безоблачного счастья.

— Девочка! — крикнул он. — Господи, какая радость! Три с половиной кило, представьте себе, и голубые глазки!

Глава 4

Через неделю Кристина с дочуркой вернулись из роддома. Новоявленная гражданка ПНР пока представляла собой белый сверток, из которого торчала мордашка величиной с апельсин. С первой минуты она проявила энергию, решительность и своеволие и вообще в глазах семейства Жак была законченным чудом. Собственная семья младенца состояла из одной Кристины, ибо ее супруг, отец новорожденной, в результате рокового стечения обстоятельств в это время находился в Бельско-Подлясском воеводстве, где ему подвернулась халтура, и никто не знал, каким способом его отыскать.

Кристина была настолько переполнена счастьем, что не ощущала никаких неудобств в своем новом положении. Дочку она назвала Иренкой, в честь мамы Жак, а других забот у нее, собственно, не было. Пока не наступил вечер… Вечером ожидалось появление специалиста, то бишь медсестры, которая по существующим правилам должна была приходить ежедневно и купать новорожденную.

Когда до восьми часов никто не явился, Кристину охватила паника.

— Я боюсь! Я боюсь до нее дотронуться! — жалобно восклицала она, отвергая предложения, которыми засыпали ее мама, Юлия и Веся.

Она требовала, чтобы ей немедленно доставили квалифицированного специалиста, и никак не хотела понять, что Юлию обуревают лучшие намерения, что маме Жак в жизни довелось купать двоих детишек, а тете Весе, правда, на одного меньше, но зато недавно. Положение с минуты на минуту обострялось: приближался священный час кормления, и маленькая Иренка принялась демонстрировать силу своих ненатруженных легких. Это, в свою очередь, по принципу обратной связи довело молодую мамашу до слез: от волнения она не в состоянии была справиться с самым простым делом.

— Да это ж истерия, того-этого, — бормотал дедушка, который тоже обладал кое-каким опытом по уходу за грудными младенцами, но которому тем не менее не позволили даже выставить свою кандидатуру.

Семейство пререкалось у постели Кристины, маленькая Иренка ревела, как тур, Бобик, слегка завидуя ее успеху в обществе, пытался перещеголять малютку и тоже выл, хотя, в отличие от нее, весело.

Поистине можно было потерять голову.

Однако Целестина, как всегда в ситуациях, требующих решительных действий, проявила спокойствие и хладнокровие. Не поддаваясь панике, она отыскала книжку под названием «Маленький ребенок». Книжечка эта до недавнего времени была для Кристины чем-то вроде Корана, но теперь оказалась бесполезной: Кристина не могла прочесть ни строчки.

Цеся спокойно раскрыла «Маленького ребенка», прочла соответствующий раздел и прокралась в ванную, чтобы подготовить там все к церемонии купания. Задача была не из легких. Цеся трижды примеривалась, пока наконец не убедилась, что готова приступить к делу и что все необходимые принадлежности разложены по местам в соответствии с предписаниями Института матери и ребенка. Только тогда она пошла за Иренкой. Малышка тем временем перестала кричать и, открыв припухшие глазки, казалось, прислушивалась к бурным дебатам, которые велись в противоположном конце комнаты. Цеся осторожно вынула младенца из кроватки и, по всем правилам поддерживая головку, понесла в ванную.

Извлеченное из пеленок существо было таким крошечным, трогательным и беззащитным, что Цесино сердце растаяло. Маленькая красная ручка с неожиданной силой ухватила Цесю за палец своими пальчиками толщиной со спичку, а тоненькие ножки, высвободившись из пут, несколько раз энергично ее лягнули. То и дело заглядывая в книжку, Цеся на удивление ловко помыла Иренку, смазала пупок зеленкой, сменила наклейку и дрожащими руками надела на хрупкое тельце свежую распашонку. Зато с пеленкой пришлось повозиться — Цесе все время казалось, что она не расправила какие-то складки и у бедного ребенка немедленно появятся пролежни. Однако крошка была чрезвычайно довольна: стихла, закрыла глазки и начала блаженно посапывать. Целестина пригладила рыжеватые Иренкины волосики и, принаряженную, снова завернутую в одеяльце, отнесла обратно в кроватку. Осталось только покормить ребенка. Цесе в голову не пришло, что она поступила в высшей степени неосмотрительно и что отныне честь купать Иренку будет принадлежать преимущественно ей, поскольку у нее это лучше всего получается.

Ночь была тяжелая. Младенец спал до двух часов, после чего проснулся и кричал до пяти утра. Цеся и Кристина, ужасно взволнованные, до рассвета не сомкнули глаз, теряясь в догадках, что могло послужить причиной этой отчаянной демонстрации. Кристина склонялась к мысли, что ее дочка просто-напросто чертовски голодна. Несмотря на Цесины советы, а также вопреки строжайшим запретам медицины она пыталась доказать, что, если малышка плачет от голода, нужно ее накормить пренебрегая чьими-то дурацкими выдумками насчет ночного перерыва.

Юлия, которая пыталась спать в той же комнате на диване, в три часа утра сдалась.

— Цеся, ведь твоя кровать пропадает зря, — пробормотала она не открывая глаз. — Пожалуй, я туда переберусь, пусть хоть кто-нибудь в этом доме выспится. — И, сунув под мышку свою любимую думку, пошла в большую комнату в надежде урвать хотя бы несколько часов сна на раскладушке, по соседству с Бобиком и его мышкой.

В шесть утра Иренка внезапно утихла и, вероятно для восстановление сил, задремала. Исстрадавшаяся Кристина и едва живая от усталости Цеся немедленно свалились каждая на свой диван и заснули мертвым сном. Через четверть часа у маленькой Иренки наступил новый день. Ее бодрый крик поднял на ноги всех обитателей квартиры, за исключением Бобика, которого в такую рань не могли пробудить никакие силы. Юлия, чертыхаясь сквозь сон, положила себе на голову Бобикину подушку, свою думку и диванный валик, но это не очень-то помогло: пронзительные звуки высокой частоты без труда проникали даже сквозь толстые стены. Оставался единственно разумный выход: встать и позавтракать.

К счастью, было воскресенье, и каждый в душе надеялся еще немного вздремнуть, когда Иренка угомонится. А пока что был сварен кофе, и семейство, дрожа и позевывая, собралось за столом. В эту самую секунду ребенок смолк. Жачек на цыпочках подошел к двери комнаты девочек и заглянул в щелку. Иренка спала. Возле ее кроватки, положив голову на спинку стула, дремала Цеся. Кристина, державшая в одной руке пустую молочную бутылочку, а в другой мокрую пеленку, скаля зубы и тряся рыжей головой, пыталась беззвучно втолковать Жачеку, что ему надлежит удалиться, не производя шума. Сама она сидела на краешке дивана и боялась пошевелиться, чтобы, упаси бог, не заскрипели пружины.

Жачек отошел, стараясь не дышать. Как легкий зефир, он впорхнул в столовую и плюхнулся на свое место за столом.

— Ну что? — спросила мама, у которой даже бессонная ночь не стерла с лица великолепного румянца. Она в непринужденной позе сидела за столом в желтом пончо, испачканном керамической глиной, и грызла соленые палочки.

— Нужно что-то придумать, — сказал отец, широко зевая, и тюкнул ложечкой по яйцу всмятку.

— Это ты насчет чего? Опять яйца… — ворчал дедушка. — Ветчиной и не пахнет, того-этого.

— Из всей нашей семейки люблю одну корейку, — опередил его Бобик, который был в превосходном настроении, поскольку хорошо выспался.

— У этого ребенка нет ни капли уважения к старшим! — взорвался дедушка, который был не в духе, — Даже любимую шутку не даст сказать!