Побывал в танковой части и услыхал: "Жива память о двух танкистах окруженные врагами, перед смертью они запели "Интернационал"... Сейчас танкисты учатся, отдыхают, иногда помогают колхозникам в полевых работах, и девушки дивятся - герой, недавно освободивший их село, скромно пашет. Ждут новых боев. Один танкист сказал мне: "Лошадкам не терпится, стучат копытами" - "лошадками" он шутя назвал танки..."

Беседовал с пленными и записал: "Пленные немцы угрюмо лопочут: "Гитлер капут". Что им еще сказать - ведь они в плену. Вот ефрейтор Иоганн Гальтман. Он крестьянин. Боец его спрашивает через переводчика: "Хозяйство у вас большое?" Немец отвечает: "Куда там - всего-навсего один француз".. Пленный француз для него лошадь. И, услышав ответ ефрейтора, наши бойцы сердито отплевываются: "Разве это люди?"

Примечательная встреча была у Эренбурга с командующим 16-й армией К. К. Рокоссовским в Сухиничах. Писатель говорил, что Константин Константинович самый учтивый генерал из всех, которых он когда-либо встречал. Разумеется, Эренбург, как всегда во время своих бесед с военачальниками, интересовался перспективой: что будет дальше? Спросил он об этом и Рокоссовского. Что мог ему ответить командарм? Невозможно точно предвидеть, когда и что будет даже в полосе армии, фронта, а тем более предусмотреть события стратегического плана, которые, как известно, развернулись вовсе не так, как думали Рокоссовский, мы все, да и в Ставке.

А вообще-то в путевых очерках Эренбурга из всего, что он мне рассказал о Рокоссовском, осталось только несколько строк. Еще не пришло время подробно описывать командующих армиями и фронтами - так считали мы тогда. Вот те несколько эренбурговских строк о беседе с командармом:

"Генерал-лейтенант Рокоссовский, командир большого спокойствия и большой страсти, говорит: немцы напрасно обижаются на зиму. Конечно, зима по ним ударила, но зима их спасла. Не немецкие солдаты, а русские снега остановили преследование отступавшей германской армии".

Конечно, это не исчерпывающее объяснение, но резон в нем есть...

* * *

В номере опубликована статья подполковника А. Стеганцева с таким "прозаическим" заголовком: "Артиллерийская стрельба на рикошетах". Суть такой стрельбы в том, чтобы установить взрыватель на замедленное действие, после удара о землю снаряд подскакивает вверх и разрывается в воздухе. О преимуществах стрельбы на рикошетах рассказывалось так: "Число осколков, которые могут поразить цель при разрыве гранаты в воздухе, значительно превышает число поражающих осколков, получаемых при разрыве гранаты на поверхности земли. В последнем случае часть осколков остается в воронке, не принося никакого вреда противнику.

Кроме того, навесное действие осколков при разрыве с рикошета делает малодейственными такие средства защиты живой силы, как открытые окопы, траншеи, складки местности, воронки и пр...

Третье преимущество разрыва с рикошета - огромное моральное воздействие на противника".

Как видим, статья узкоспециальная. Но история ее появления в газете заслуживает, чтобы о ней рассказать.

Зашел ко мне наш артиллерист майор Виктор Смирнов и говорит:

- Знаете вы, что такое артиллерийская стрельба на рикошетах?

Я ответил, что не совсем, вернее, совсем не знаю. Стал он мне объяснять. И, увидев мой недоуменный взгляд - а газета здесь при чем? пояснил, что наши артиллеристы почти не пользуются этим методом стрельбы, недооценивают его. Ну что ж, говорю, пишите статью, напечатаем.

- Статья уже есть, я попросил подполковника Стеганцева из артуправления написать, он большой знаток этого дела. Но прежде чем опубликовать статью, решили посоветоваться с начальником артиллерии Красной Армии Н. Н. Вороновым. Он прочитал статью, одобрил ее, однако сказал:

- Печатать не стоит. Не будем учить противника... Долго шли споры. Мы убеждали Воронова, что если на одну чашу весов положить пользу, которую может принести наше выступление, а на другую вред, то первая чаша перетянет. Все же статья сразу не была напечатана. Но прошло немного времени, и Воронов мне сам позвонил, попросив ее опубликовать:

- Немцы уже начали применять этот метод, - объяснил он, - а наши артиллеристы его забыли...

* * *

Неутомимый Евгений Габрилович приедал с Северо-Западного фронта несколько очерков. Он продолжает разрабатывать тему, близкую его духу и жанру, - человек на войне. Вот его очерк со щедро разлитым юмором "В засаде". В поле зрения автора - солдатская землянка. Он прижился в ней и там находит истинных героев, таких, как сибиряк Крась Павел Никифорович, недавно прибывший с пополнением в этот край холмов и болот. В первый же день он явился к политруку роты, и между ними состоялся диалог:

- Разрешите их пойти пострелять.

- Как это пострелять?

- Да так. Подползу поближе, укроюсь и постреляю.

- Вы снайпер?

- Ну, нет, - ответил боец, - я сибиряк, охотник. Белок стрелял. Дело привычное.

И вот еще затемно Крась отправился в сопровождении другого бойца к пригорку, где засели немцы в сараях, избах, дзотах. К вечеру Крась и боец вернулись в землянку.

- Восемь убитых, не считая раненых, - восхищенно говорил боец командиру.

- Раненых не считаю, - отозвался Крась. - Раненые - это брак.

Еще один любопытный рассказ, как Крась и его товарищи выкурили врага из блиндажа. Явился Крась к командиру и сказал:

- Разрешите мне по ротам отобрать человек десять охотников-сибиряков. Мы их из этих блиндажей выкурим.

- Как это выкурите? Вдесятером?

- А так. Покоя ему не будет.

Отобрали пятнадцать солдат, и началась снайперская осада блиндажей. Круглые сутки дежурили сибиряки в своих укрытиях, убивали каждого, кто вылезал из блиндажа на свет, и добились, что немцы вообще перестали выходить из блиндажей, словно там их заперли. Однако и в блиндажах было небезопасно: сибиряки безошибочно били по амбразурам, наблюдательным щелям. Блокада продолжалась и ночами, когда луна освещала холм. Сибиряки к тому же отлично стреляли по шорохам, по теням - дело привычное, лесное. Прошло пять дней. Немцы кренились. Иногда они открывали яростный огонь, стараясь поразить хотя бы одну из этих не знающих промаха винтовок. Безуспешно. Кончится налет, и первый же немец, который осторожно показывал нос из блиндажа, падал, сраженный пулей. На одиннадцатые сутки, воспользовавшись ночной темнотой, оставшаяся в живых группа бросила блиндажи и отошла...

Затишье на фронтах подошло к концу. Началось с Севастополя - это был пролог к тяжелым сражениям лета сорок второго года. Свыше двухсот дней героически отражала натиск врага наша крепость на Черном море. У нас не было сомнений, что она выстоит. Но после того, как советские войска оставили Керченский полуостров, положение города резко ухудшилось. Мне было известно, что еще 18 мая Генштаб дал командованию указание держать войска в постоянной боевой готовности к отражению возможного наступления немцев. Поэтому и наш севастопольский корреспондент Лев Иш тоже получил приказ быть в полной боевой готовности.

И вот сообщение Совинформбюро о начавшемся наступлении противника на Севастополь и первый репортаж об этом нашего спецкора. Не в пример событиям на Керченском полуострове газета систематически освещает ход битвы за Севастополь. Корреспондент сообщает, что немецко-фашистские войска сосредоточили для этого наступления большие силы. Одна за другой идут атаки врага. Иш подробно рассказывает о боях на разных участках севастопольской обороны и каждое сообщение неизменно заканчивает тремя обнадеживающими словами: "Все атаки отбиты".

Позже стало известно, что гитлеровское командование собрало здесь свыше 200 тысяч человек. 450 танков, свыше 2 тысяч орудий и минометов, в том числе тяжелую и сверхмощную артиллерию калибра до 600 мм, около 600 самолетов. А наши войска имели лишь 106 тысяч бойцов, 600 орудий и минометов, 38 танков и 53 самолета. Естественно, что в то время не все нам было известно о численности войск и боевой техники. Только сообщения очевидцев давали возможность ощутить накал битвы за Севастополь. Об этом и рассказ Льва Иша: