"Корреспондент. Расскажите, как была отражена атака фашистской авиации.

Начальник штаба. Фашистские самолеты появились на подступах к городу в 18 часов 45 минут. Нашими постами было зафиксировано несколько групп неприятельских самолетов общей численностью до 100 машин. Противовоздушная оборона города была немедленно приведена в действие: зенитчики создали на подходах к городу стену огня, наперерез фашистам вылетели наши летчики-истребители. Защитникам Ленинграда удалось расстроить боевой порядок немцев. Рассыпавшись, фашистские самолеты устремились к городу небольшими группами. Зенитчики открыли мощную прицельную стрельбу. В первые же 15-20 минут на различных участках они сбили шесть вражеских машин. Некоторые воздушные бои возникли непосредственно над городом. Беспорядочно сбросив бомбы, они, не принимая боя, старались уйти. Наши летчики летели вслед, настигали их.

Корреспондент. Ваши замечания о тактике немцев в этом полете.

Начальник штаба. Судя по всему немцы тщательно готовились к налету. Их тактический замысел заключался в том, чтобы выполнить налет двумя своеобразными группами. Первую группу составляли маневренные пикирующие бомбардировщики "Ю-87". Их задача была протаранить линию нашей противовоздушной обороны и дезориентировать ее. Вторую группу составляли бомбардировщики "Ю-88" и "Хе-111". По замыслу врага, они должны были нанести удар по объектам бомбардировки. Действуя быстро и решительно, наши летчики и зенитчики успешно отразили оба удара немцев, расстроив их планы...

Корреспондент. Сообщите о потерях врага и наших потерях.

Начальник штаба. В итоге сбито 18 неприятельских самолетов и подбито 13. Наши потери: поврежден один самолет, который, однако, дотянул до аэродрома, ранены два летчика".

Об этом сражении мы рассказали подробно для того, чтобы показать, что суровые лишения и жертвы не сломили ленинградцев. Они продолжают героически сражаться с врагом. Публикация о победах в воздушном, бою - тому свидетельство.

* * *

Сегодня опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении званий Героев Советского Союза четырнадцати воинам. Среди них - посмертно Панфилову Ивану Васильевичу, прославленному командиру прославленной гвардейской дивизии, носящей теперь его имя. Указ пришел поздно, но мы все же успели напечатать большой, на две колонки, портрет Панфилова и статью "Генерал гвардии". Много добрых слов в ней о старом чапаевце, храбром и искусном военачальнике, имя которого легенда уже подняла на свои широкие крылья и понесла по всей Советской стране.

Есть в очерке и проникновенные строки из поэмы Николая Тихонова:

В Указе еще одно знакомое имя: красноармеец Дыскин Ефим Анатольевич. Вспомнил: в ноябре сорок первого года в редакции раздался звонок из армии К. К. Рокоссовского. Звонил командующий артиллерией армии генерал-майор В. И. Казаков. Торопливо, взволнованным голосом говорит:

- У нас в армии артиллеристами совершен подвиг, равного которому не было за все время боев за Москву. Рокоссовский просит вас срочно командировать писателей. Желательно Симонова или Павленко...

Никого из писателей в редакции тогда не было. Под рукой оказался Трояновский, прибывший на несколько часов в редакцию из Тулы. Я ему и предложил:

- Вы недавно были у Рокоссовского. Съездите-ка еще раз. - И рассказал о звонке Казакова.

Трояновский сразу же отправился в 16-ю армию. Вот что он там узнал. В критические дни битвы за Москву в эту армию был направлен 694-й зенитный полк. Там его поставили как противотанковый на одном из главных направлений, откуда немцы пытались прорваться к столице. За три дня боев батарея подбила большое количество танков. Особенно отличилась третья батарея, а на этой батарее - наводчик комсомолец Дыскин. Пять раз он был ранен, но, не оставляя своего поста, подбил семь танков и погиб.

Трояновский встретился с комиссаром полка Федором Бочаровым, побывал в медсанбате у раненого командира орудия Семена Плохих. Вместе с генералом Казаковым отправился на огневые позиции батареи. Там, у трех березок, они увидели могильный холм, на котором стоял столбик с вырезанной из фанеры звездой. На дощечке химическим карандашом были написаны даты рождения и смерти красноармейца Дыскина. У Рокоссовского спецкор ознакомился с наградным листом, по которому наводчик представлен к званию Героя Советского Союза, посмертно.

На второй день Трояновский вернулся в редакцию и рассказал о своей поездке секретарю редакции Александру Карпову. Подвиг Дыскина показался Карпову невероятным, и он сказал: "Обождем печатать. Дождемся Указа". Меня в то время в Москве не было, выезжал в Перхушково, а когда вернулся, уже не застал Трояновского. Карпов пересказал мне историю Дыскина. Согласился с его решением: подождать с публикацией.

Указа все не было. Но вот сегодня он пришел. Напечатали мы небольшой, без деталей материал - и не Трояновского, а Ильи Эренбурга...

Прошло четыре с лишним десятилетия. Звонит мне Павел Трояновский:

- Вы помните наводчика Дыскина из армии Рокоссовского, куда вы меня посылали по звонку Казакова? Ему было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

- Немного помню.

- Так вот, он жив...

И Трояновский стал мне рассказывать. Позвонил ему Казаков, теперь уже маршал артиллерии. Оказывается, в той могиле был похоронен другой солдат. Дыскина же увезли в медсанбат, оттуда - в госпиталь, а затем на Урал. Там он пролежал до 1944 года. "Меня собирали по частям", - с юмором объяснил Дыскин, почему так долго задержался в госпитале.

Любопытна история и о том, как он узнал о присвоении ему звания Героя Советского Союза. В те апрельские дни сорок второго года, когда он лежал в госпитале в Свердловске, по радио передали Указ. Врачи и товарищи кинулись к Дыскину в палату и стали поздравлять его с высокой наградой. Но он поздравления не принял. Считал, что речь идет об его однофамильце. Написал М. И. Калинину. Михаил Иванович ответил, что звание Героя присвоено именно Ефиму Анатольевичу Дыскину, и поздравлял солдата.

После войны Ефим Анатольевич Дыскин закончил Военно-медицинскую академию имени С. М. Кирова в Ленинграде, он генерал-майор, профессор, начальник кафедры той же академии.

Ленинградская киностудия выпустила фильм "Солдат", посвященный бывшему артиллеристу, в котором мы с Трояновским подробно рассказали, что и как тогда произошло.

Красные флажки на моей карте, обозначавшие линию советско-германского фронта, застыли в неподвижности: на всех девяти фронтах и в двух отдельных армиях перешли к обороне. Ясно было, что ни один из командующих фронтом не мог на свой страх и риск подписать такой приказ. Вероятно, была директива Ставки. Отправился я в Генштаб, к Бокову, чтобы ознакомиться с ней. А он развел руками: нет такой бумаги. Однако я узнал, что Сталин, не раз и в марте, и в апреле отвергавший предложения командующих ряда фронтов о переходе к обороне, теперь вынужден был посчитаться с реальностью.

Расскажу о нашей работе в те дни, когда войска перешли к стратегической обороне.

Если посмотреть на крупномасштабную карту военных действий, легко увидеть, какой извилистой стала линия советско-германского фронта. На ней то наши выступы в немецкую оборону, например барвенковский, то противника в нашу, например ржевско-вяземский. Это были плацдармы, с которых позже развернулись крупные операции. Если же рассмотреть "пятисотку", там таких выступов (правда, меньшей площади) множество. Их во фронтовом быту называли по-разному: "аппендицитами", "языками", "балконами"... В дни стратегической обороны шли беспрерывные бои ради того, чтобы срезать вражеские или расширить наши выступы, занять более прочные и выгодные позиции. Об этих боях так называемого местного или частного значения - репортажи и корреспонденции наших спецкоров, конкретные, лаконичные. А хотелось подробно рассказать, что за этим стоит. Такое задание и было дано Симонову.