И Славик решился. Выгреб все загашники, чтобы расплатиться за машину и, думая по-быстрому заработать, сдуру вляпался в историю с золотишком. Когда опомнился, было поздно, он оказался связанным по рукам и ногам.

Изделия из драгметаллов были явно ворованными прямо с завода, на них даже бирки сохранились. У Доронькина имелся покупатель на такие штучки, видавший виды старикашка, с которым уже не раз обделывал темные делишки, потому он и поддался на уговоры Фингалова.

Но когда на этот раз Славик обратился к нему, тот замахал руками и ногами.

— Ты что, охренел, парень, уголовку на меня навести хочешь? — шипел он, трясясь от злости и пугливо оглядываясь по сторонам

— Раньше брал.

— Мало ли что раньше было, — вырвалось у старика. — Теперь другие времена. Да и не было ничего, — спохватился он. — А будешь много болтать… — Он многозначительно поднял глаза вверх: — И на тебя статья найдется, понял?

— Уж как не понять.

Старикан проводил гостя до порога.

— Идите, молодой человек, идите. У меня уже такой возраст, что пора и о душе подумать. — Он наклонился к Славику и сказал: — Мы с тобой не знакомы, ты ко мне не приходил.

Стальная дверь громко хлопнула, и Славик остался стоять на лестничной площадке.

«Как же, — со злостью подумал он, — будет эта старая акула о душе думать! Прихватили небось крепко старого мудака за задницу, он и запаниковал».

Доронькин попробовал сунуться ещё к одному оптовику, но тот с ним даже разговаривать не стал.

— Голуба, этими побрякушками все завалено. Потолочную цену просишь, я сам меньше получу. И какой мне смысл? Не в свое дело влез, давно, видать, золотишком не занимался, сейчас рынок… — Оптовик зацокал языком. — Плохой, совсем плохой. Игра не стоит свеч. А то и статью подцепить можно. Учти такой момент: срок амнистии, объявленный к 55-летию Победы, закончился. Теперь когда ещё поблажка нашему брату выйдет…

И Славик испугался. Выходить на других оптовиков не решился. Береженого Бог бережет.

Он попробовал связаться с продавцом и отыграть назад. Из этого ничего не получилось.

— Не крути вола, — оборвал его «продавец». — Так дела не делаются. Была договоренность, значит, все, заметано. Товар у тебя, а что ты с ним будешь делать, меня не чешет. Нам деньги нужны. Еще есть время. Вывод делай сам.

— Не идет по той цене, — начал жаловаться Доронькин, но его слушать не стали.

Да, нарвался он здорово. Славик с ненавистью смотрел на блестящие цацки. Денег, чтобы рассчитаться с этими бандюками, у него не было. Сдавать побрякушки в ювелирку было нельзя, ясное дело, в розыске они, в ломбард тоже не понесешь, вычислят мгновенно. Хорошенькую бомбочку подложил ему Фингалов.

Конечно, будь у него побольше времени, Славик распихал бы эти цацки. Но времени было в обрез, а денег не было совсем.

Вот тогда-то ему и пришла хорошенькая идея завладеть иконой Першина. Он давно на неё глаз положил, когда ещё Колькина мать была жива. После её смерти не раз подкатывался с предложениями, но Николай отказывался наотрез. Сейчас, когда прижали, у Доронькина просто не оставалось другого выхода.

Прежде всего он изгалился, сыскал деньги, чтобы погасить часть долга «продавцу». Подзанять пришлось, но две доли ссуды он погасил. Оставалась последняя часть, третья.

Леночка тем временем обработала Николая, сделала дубликат ключа. Он связался с одержимым коллекционером иконописи, обговорив цену. И вот когда все было на мази, эта стерва его кинула. Сгинула куда-то вместе с иконой.

Доронькин, в свое время занимавшийся иконным бизнесом, перевидал их немало. Конечно, только специалист может дать точную и правильную оценку. Славик не был специалистом, возраст иконы он определял приблизательно.

Конечно, это пришло не сразу, лишь со временем он научился рассуждать об особенностях ковчега и полей; о характере и способе наложения шпонок; о левкасе (грунте) и рельефах на нем. Кроме того возраст иконы можно было определить по золочению, по окладам, по наличию кракелюров (трещин) в виде густой сетки, а также по паволоке (ткани, наклеиваемой на левкас, чтобы при растрескивании досок предупредить разрыв левкаса и красочного слоя). В XVI–XVII веках, например, на Руси для этой цели стали применять льняное полотно. Наличие большинства таких совпадающих признаков учитывалось при определении возраста иконы. А от этого напрямую зависела её стоимость.

Сколько старых икон спустил за бесценок, — понимал, что старинная, — и все равно продавал, продавал! Кто-то на этом целое состояние сделал, а вот он не сумел. Так, хватало на рассеянный образ жизни, но не более того. Деньги утекали сквозь пальцы, как вода.

По сравнению с другими дельцами Славик считал себя просто ангелом. Он знал настоящих ловкачей, которые на старые иконные доски наклеивали сюжеты, вырезанные из каталогов книг, покрывали их лаком, а затем специальными приемами «старили» икону. Однажды его самого нагрели таким образом. Потом с трудом сбыл «старинную» икону новому русскому, который корчил из себя знатока. Иностранца ввести в заблуждение труднее, они в этом бизнесе получше многих наших соотечественников понимают.

То, что Колькина икона настоящая, Доронькин почуял сразу. Даже по сложности сюжета и миниатюрности письма можно было определить, что это стоящая «доска», хороших денег стоит. Век восемнадцатый («восемнашка», как говорили торгаши), а может, и старше. Оклад серебряный с позолотой. Не «сильвер» («сильверок»), — он их сам мешками в Измайлово доставлял, — а настоящий серебряный оклад. На языке дельцов «сильвером» называлась икона в окладе, изготовленном по современным технологиям из сплава, имитирующего серебро.

Еще с детства Доронькин помнил, что рассказывала про икону Николая Угодника его родная бабка Варя.

— Маня-то до революции в приюте жила, а как к ней та икона попала, не сказывает.

Еще Славик помнил, что все проходящие через деревню богомольцы обязательно заглядывали к Першиным.

— Иконе поклониться, — завистливо шептала бабка Варя. К ней из странников-богомольцев насильно никого не затащишь.

Очень даже могло оказаться, что Николай являлся обладателем весьма ценной вещи.

Доронькин загрустил.

Сколько хороших «досок» прошло через его руки! Теперь иконный бизнес пошел на спад. На Западе пользовались спросом лишь старинные иконы. За них брик-а-бракаманы (коллекционеры древностей) платили хорошие деньги.

Славик задумался. Хорошее было времечко, когда он и его компаньон Борис Логинов «чесали» забытые Богом русские деревни в средней полосе России.

— На Севере делать нечего, там и без нас все к рукам прибрали, — говорил он. — Эх, было времечко!

Логинов лет десять назад отвалил за рубеж и осел в Нью-Йорке, основав антикварную фирму.

Доронькин, он тогда был новичком в этом деле, не верил, что все получится.

— Не трусь, со мной не пропадешь, — авторитетно говорил Борис, который был руководителем в их маленькой группе. — Все учтено. Мы законов не нарушаем? Не нарушаем. Старухи сами нам свои «доски» понесут, вот посмотришь.

Действовали они по отработанной схеме.

Прежде всего основательно готовились к поездке: доставали через знакомых дефицитные продукты, сельские жители порой и названий-то таких не знали, и вперед.

Приехав в поселок, первым делом выясняли, у кого есть стоящие иконы, и начинали настоящую атаку. Шли по домам и предлагали в обмен на деньги и продукты продать иконы.

Кое-кто, польстившись на дефицит, поддавался на уговоры. В основном, это были те, кому иконы достались по наследству от старух. Висит в углу по привычке, мухами засиженная, понять-разобрать ничего нельзя, скоро в новую квартиру въезжать, там для неё и места не предусмотрено.

С такой публикой особых хлопот не было, Борис и Славик с ней быстро управлялись. Сложнее приходилось с упрямыми бабками, ни за что не желавшим в обмен на мирские блага расставаться со святыми. Но и здесь нащупали верный подход.

Расположившись на главной улице, устраивали в поселке своеобразный магазин.