Наступает очень важный момент - поход в продовольственный магазин. Мама уже довольно насмотрелась на изобилие продуктов в маленьких лавочках и магазинчиках. Но поход в супермаркет будет как бы кульминационным - там всего много-много-много. Моя мамочка пережила блокаду Ленинграда, еда для нее - это что-то большее, чем просто продукт. Во время моего детства мама всегда беспокоилась, чтобы все было "свеженькое". Поэтому ее очень удивляет количество свежей рыбы, разложенной на прилавке со льдом: "Она же стухнет, если никто не купит!" Я объясняю, что все высчитано и проверено - сколько покупателей каждый день, сколько чего необходимо. Если остается продукт, то есть необыкновенные холодильники - самые вредные для атмосферы. Ну а если вообще не купят, то после определенного количества дней хранения выкинут, даже если не стухнет. Очень строгий контроль - маме это интересно, потому что она санэпидемиолог. Невероятное количество еды ежедневно выкидывается. Я это знаю, так как годами пою в кабаре и ресторанах всего почти мира (Лос-Анджелес, Нью-Йорк, Париж, Цурих, Сингапур даже) и вижу гигантские мешки с выкидываемыми продуктами. Они всегда находятся близко к кухне, а кухню всегда надо проходить, чтобы попасть в гримерную. "Боже мой, почему же не отдать бедным? Если не нам, то ведь в Эфиопии какой голод!" - разумно рассуждающая мама крутит в руке авокадо. Я согласна с мамой. Но великодушные гуманисты, заботящиеся о бедных, говорят, что нет денег на перевозку продуктов. Стоит не построить один "Мираж" (не клуб, естественно, а самолет), и столько миллионов освободится...
Мы долго думаем, относится авокадо к фруктам или овощам. Я пытаюсь вспомнить, что было написано в "Книге о вкусной и здоровой пище" 1957 года издания. Из той книги я помню фразу: "Если увидите в магазине кролика купите!" Цинично она должна звучать для сегодняшних читателей. Но еще я помню, что в 75-м году с баскетболистом по прозвищу Гулливер мы таки покупали кролика и объедались им, зажаренным в духовке.
С мамой мы покупаем упакованную курочку - без лап, без потрохов, без головы и без шеи. Лапы у курицы отсутствуют не только потому, что несъедобны, но и по эстетическим причинам. Курицы в супермаркеты поступают с ферм, где на каждую птицу приходится 400 кв. сантиметров. Это 20 на 20. Ходить такие курицы не умеют. И лапы у них деформированы, поэтому и обрезаны. Но зато их много-много-много. Маленькие лавочки не способны конкурировать с супермаркетами, поэтому их курочки, выращенные в естественных условиях, на природе, стоят дороже. Они, конечно, вкуснее, но кто говорит сегодня о качестве...
Когда мы возвращаемся к нашему дому, маму удивляет, насколько фасад его чище и свежее лестницы: "У вас тоже косметические ремонты делают?" Да, и то, видимо, благодаря тому, что мэрия района заставила хозяина дома сделать такой ремонт. Вообще, не все в городе чистят и реставрируют - это зависит от бюджета владельца здания. Если владелец - город, то все в порядке и здание ждет своей очереди. Правда, этот закон был проведен только в конце шестидесятых годов тогдашним министром культуры Андре Мальро. До этого Париж был очень-таки закопченным, как и до сих пор не вычищенная почему-то церковь Святого Николая на пересечении улиц Реомюр и Бобур.
Вечерний город - это будто другой город. Париж ослепляет богатством. Освещено все. Но ясно, что владелец маленькой ремонтной мастерской не оставит в ней свет на ночь, в то время как владелец модного дорогого бутика - оставит. Париж, таким образом, все больше превращается в город дорогих бутиков, современных бюро. Участились случаи выселения людей из старых домов. Их сносят, выстраивают на их месте новые - современные - и сдают под бюро и бутики. Дороже, естественно. Население с небольшим доходом все больше отодвигается к окраинам, за город. Так образуются гетто. В городе со смешанным населением преступность ниже, чем в районе с населением одного социального класса, особенно если он беден. Начавшаяся в 60-е годы и приветствуемая населением модернизация Парижа сегодня ясно дает знать, что город постепенно теряет все человеческие качества, то, за что Париж и был любим.
Свой первый вечер в Париже мама заканчивает перед телевизором. Ее поражает манера дикторов все время смотреть на телезрителя: "Как это они все по памяти говорят?" Мама не понимает, что они говорят. По мне бы так поменьше. Все новости-информация снабжены комментариями, то есть готовыми для вас, телезрителя, ответами, взглядами, мнениями. Это как футболки, которые невозможно теперь купить без надписей, или поздравительные открытки - за вас на них и обнимают и поздравляют, а вы только подписываетесь. Еще мне кажется, это немного глупо, что диктор таращится, как рыба, на зрителя - на самом-то деле он читает текст, который дается ему на панно или телеэкране. У некоторых не очень натурально получается такое чтение, и вы видите тогда, как дрожат и бегают округленные зрачки слева направо (на экране наоборот).
За месяц туризма с мамой я лишний раз смогу убедиться, что простые советские мамы крепче всего впитали в сознание революционный лозунг о равенстве. Маме даже официанта жалко: "Загоняли его, бедного!" В ресторане и кафе она по-советски гость, а не клиент платящий, а следовательно, и "музыку заказывающий". Недаром во время опросов общественного мнения, проводимых ВЦИОМ, чаще всего большинство голосов отдают за что-то всеобщее, всенародное, равное.
"Купола в России кроют чистым золотом..." - не обойдется и без Высоцкого. Эту строчку мама вспомнит, стоя на парижском мосту... Александра Третьего! Подарок русского царя французам сияет золотыми крылатыми конями по четырем краям. С моста виден золотой купол Дома Инвалидов. Единственные купола в городе, сияющие золотом. И в Версале прозорливая мама заметит, что золото на попках амуров поизносилось, так что наполовину они негритосы. "А где же королевские предметы? У нас-то все вплоть до зубочисток царей!" - Удивление мамы наводит меня на мысль, что русская революция была гуманней, а народ сознательней: здесь не украли только кровать Марии Антуанетты, и то, видимо, потому, что нелегко ее, кроватищу, было красть. Зазывающие сфотографироваться на площади Согласия под украденным Наполеоном в Египте обелиском послужат темой для разговора о том, какой бизнес будет открывать мама, когда окажется среди 30-40 миллионов безработных. Как я не верю Саше Соколову, заявляющему, что "в Греции никто не работает, а все греки богатые..." (интервью в каком-то из номеров журнала "Юность" 89-го года), так я не верю, что все эти миллионы срочно захотят открыть свои лавочки и киоски. "Глажу рубахи!", "Чиню унитазы!", "Сосу ...!" - вот эти последние, предлагающие свой сервис, освободят, правда, занимаемые ими - по документам - должности уборщиц гостиниц.
Как реликвии, я буду хранить растворимый кофе, чай и зубную пасту, привезенные мамой "хоть как-то помочь тебе за границей". Для простой советской мамы я все еще за границей, вот уже 15 лет. Как странно мне слышать сожаления людей о тех, кто должен жить за границей... Это же такой шанс! Не туристом обежать туристские же достопримечательности, а именно жить. Узнать другую культуру, ритм, обычаи. Чтобы себя узнать! И чтобы стать более зрячей к своему дому, пусть он и не является зафиксированным местом жительства вот уже пятнадцать лет.
1990 г., Париж
P.S. СССР уже не существует, как и советский пятачок. Местные дикторы ТВ так же пялятся в зрителя якобы. Но согласно последним высказываниям первого Президента РФ - мир хочет быть разнообразным и не хочет под диктовку Клинтона жить, смеяться и т.п. Разнополярности, многополярности... Ха! сидя перед компьютером и творя каждый свой виртуальный мир! Главное - суметь отличить потом реальный от виртуального.
1999 г., Москва
ЩИ КИСЛЫЕ - СОЛЖИКИ ЖАРЕНЫЕ
"Архипелаг ГУЛАГ" я читала зимой 74-го года в Москве. Только-только изданный за границей, я возила в метро толстенный том первый, будто испытывая судьбу: заберут меня или нет? Наверное, в 16 лет, в поисках острых ощущений, не особенно задумываешься: а не будут ли они настолько острыми, что опасными для жизни? Еще какое-то неверие (в связи с непониманием, видимо) в значимость "Архипелага" придавало смелости и подталкивало на опрометчивые поступки. Требовать от шестнадцатилетнего человека принципиальных и закоренелых взглядов - глупо. Это как раз тот возраст, когда можно все отрицать, но ответов еще не знать. Еще можно... С другой стороны, я согласна с Эрнстом Юнгером (немецкий писатель-философ, одно время национал-большевик, анархист и одиночка), сказавшим, что люди в общем-то не меняются, а наоборот. Действительно, какие-то жизненные понятия у меня остались теми же, что и в 16 лет. Дурацкая вера в справедливость, в то, что самые важные - люди таланта, деньги не важны, вера в героя, то есть романтизм (в смысле идеализма, а не "палатки-костра-водки-гитары")... Поэтому мое отношение к Солженицыну, собственно, не изменилось, а закрепилось. Тот факт, что я "знакома" с ним с 16 лет, видимо, позволяет мне не испытывать трепета перед его именем. Да и вообще, наше поколение, мне кажется, ни перед кем его не испытывает, и фраза: "Нет кумиров в своем отечестве" - распространяется на весь мир. То, что телевидение заменило сегодня библию - истину и правду, - что оно у многих в спальнях - то есть вы у себя в постели "принимаете" и президента, и звезду, и писателя, и философа, - позволяет такое "короткое" отношение к этим "гостям". Укорачивает дистанцию и, разумеется, притупляет значимость и важность событий и персонажей. Сколько раз за день умирают перед глазами, проходят голодные и обездоленные или, наоборот, - озаренные славой... Впечатление подчас, что вы сами уже выступили и на концерте Майкла Джексона, и вы сами сказали, что будем бомбить Ирак, и вы сами едете в шикарном автомобиле к своему дому, а не персонаж "Санта-Барбары"... И эти слова, произнесенные Солженицыным по француз-скому телевидению в программе "Бульон культуры", получается, были сказаны вам, как бы с глазу на глаз... Не затаив дыхания, внимаете вы им, не думаете, что для многих людей, видимо, этот человек "живой миф", профет и мессия.