— Сыграй что-нибудь, Эми. Пусть они послушают, как хорошо ты научилась играть, — сказал Лори с простительной гордостью за свою подающую надежды ученицу.

Но Эми шепнула с глазами, полными слез, покрутив вращающийся табурет у пианино:

— Не сегодня, дорогой. Я не хочу показывать свои умения в этот вечер.

Но она показала нечто лучшее, чем блеск и мастерство, когда пела песни Бесс с нежной мелодичностью в голосе, которой не может научить самый лучший учитель, и тронула сердца своих слушателей с большей силой, чем та, которую могло дать ей любое другое вдохновение. В комнате было очень тихо, когда звонкий голос вдруг прервался на последней строке любимого гимна Бесс. Было тяжело произнести: «И горя нет такого на земле, что небо исцелить бы не смогло», и Эми склонила голову на плечо стоявшего рядом с ней мужа, чувствуя, что среди всех поздравлений по случаю возвращения ей не хватает поцелуя Бесс.

— Ну, а кончим песней Миньоны. Мистер Баэр ее очень хорошо поет, — сказала Джо, прежде чем пауза стала томительной. И мистер Баэр прочистил горло с благодарным «Гм!» и, шагнув в угол, где сидела Джо, сказал:

— Вы споете со мной? У нас отлично получается вместе.

Приятная выдумка, между прочим, поскольку Джо имела не больше представления о музыке, чем сверчок. Но она согласилась бы, даже если бы он предложил пропеть целую оперу, и заливалась, не обращая внимания на ритм и мелодию. Но это не испортило песню, так как мистер Баэр пел как настоящий немец, с чувством и хорошо, и Джо вскоре стала лишь тихонько подпевать, чтобы ей было слышно мягкий голос, певший, казалось, для нее одной.

«Ты знаешь ли край, где цветет лимон?» — эта строка была любимой строкой профессора, потому что «край» означал для него Германию, но теперь он выделил с особой теплотой и музыкальностью другие слова:

После этого нежного приглашения сердце одной из слушательниц затрепетало восторгом, и ей очень захотелось сказать, что она знает тот край, и с радостью отправилась бы туда с певцом, когда ему будет угодно.

Песня имела большой успех, и певец отступил на свое место, увенчанный лаврами. Но несколько минут спустя он совершенно забыл о приличиях и уставился на Эми, которая надевала шляпку, — она была представлена ему просто как «сестра», и никто не обращался к ней как к «миссис Лоренс», с тех пор как появился новый гость. Он забылся еще больше, когда Лори сказал самым любезным тоном, прощаясь:

— Мы с женой были очень рады познакомиться с вами, сэр. Не забудьте, мы всегда будем рады вам, если вы зайдете к нам как-нибудь по пути.

Тогда профессор поблагодарил его так горячо и так засиял от удовольствия, что Лори нашел его самым замечательно непосредственным человеком из всех, каких когда-либо встречал.

— Я тоже ухожу, но я охотно пришел бы еще раз, если вы дадите мне позволение, мадам, так как я приехал по делам и пробуду в городе несколько дней.

Он обращался к миссис Марч, но смотрел на Джо, и в голосе матери прозвучало такое же искреннее согласие, какое сияло в глазах дочери, так как миссис Марч была далеко не так слепа в том, что касалось интересов ее детей, как предполагала миссис Моффат.

— Я полагаю, что он умный человек, — заметил мистер Марч со спокойным удовлетворением, остановившись на коврике у камина, когда ушел последний гость.

— Я уверена, что он добрый человек, — добавила миссис Марч с решительным одобрением в голосе, заводя каминные часы.

— Я знала, что он вам понравится, — вот и все, что сказала Джо, прежде чем уйти спать.

Она задумалась о том, какие дела привели мистера Баэра в их город, и, наконец, решила, что он был удостоен высоких почестей где-нибудь, но по скромности не упоминает об этом обстоятельстве. Если бы она видела его лицо, когда, оказавшись наконец в своей комнате, он смотрел на портрет суровой и непреклонной юной леди с изрядным количеством волос, мрачно вглядывающейся в будущее, это, возможно, пролило бы некоторый свет на причины его появления в городе, особенно когда он погасил лампу и в темноте поцеловал портрет.