Этот мир полон разочарований, как обнаружил Джон, когда подошел к «голубятне». Обычно парадная дверь была гостеприимно открыта, теперь она была закрыта, и к тому же на замок, а вчерашняя грязь все еще украшала ступени крыльца. Окна гостиной были закрыты и занавешены, не было видно красивой жены, пьющей чай на веранде в белом платье, со сводящим с ума маленьким голубым бантом в волосах, или гостеприимной хозяйки, приветствующей гостя с сияющими глазами и робкой улыбкой. Не было видно ни души, кроме мальчугана, на первый взгляд окровавленного, который спал под кустом смородины.

— Боюсь, что-то случилось. Зайдите в сад, Скотт, а я пока поднимусь и поищу миссис Брук, — сказал Джон, встревоженный безмолвием и безлюдьем.

Он торопливо обошел дом, путь ему указывал резкий запах жженого сахара. Мистер Скотт со странным выражением лица шагал следом за хозяином. Когда Брук исчез за дверью, гость скромно задержался в саду, зная, что и так сможет все увидеть и услышать, и, будучи холостяком, безмерно радовался такой перспективе.

В кухне царили беспорядок и уныние. Одно издание джема тонкой струйкой перетекало из горшочка в горшочек, другое растеклось по полу, а третье весело горело на плите. Лотти, с тевтонской бесстрастностью, спокойно ела хлеб, запивая его чем-то вроде смородинной настойки, так как джем по-прежнему оставался в безнадежно жидком состоянии. Миссис Брук сидела посреди кухни, закрыв лицо передником и отчаянно всхлипывая.

— Девочка моя милая, что случилось? — воскликнул Джон, врываясь в кухню; перед его внутренним взором стояли страшные видения ошпаренных рук, он боялся услышать неожиданное известие о тяжелой утрате и испытывал тайный ужас при мысли о госте в саду.

— О Джон, я так устала, мне так жарко, и я так сердита и расстроена! Я трудилась над этим джемом, пока не выдохлась окончательно. Скорее помоги мне или я умру! — И измученная хозяйка бросилась ему на грудь, обеспечив супругу сладкий, в прямом смысле слова, прием, поскольку ее передник был окроплен вареньем тогда же, когда и пол.

— Что расстроило тебя, дорогая? Что-нибудь ужасное случилось? — спросил встревоженный Джон, нежно целуя макушку маленького чепчика, сидевшего совсем криво.

— Да! — И Мег отчаянно зарыдала.

— Что же? Скажи мне скорее. Не плачь, я вынесу все, только не это. Говори же, любовь моя.

— Дж… джем не густеет, и я не знаю, что делать!

Джон Брук засмеялся тогда, хотя впоследствии он уже не осмеливался смеяться над случившимся. И ироничный Скотт в саду тоже невольно улыбнулся, услышав этот раскат сердечного хохота, который нанес последний удар сраженной горем Мег.

— И это все? Выкини его в окно и забудь. Я куплю несколько кварт готового джема, если хочешь, только, Бога ради, не устраивай истерику. Я привел к обеду Джека Скотта и…

Джон не договорил, так как Мег оттолкнула его и, трагически заломив руки, упала на стул, воскликнув так, что в голосе ее смешались раздражение, упрек и ужас:

— Гость к обеду, а все вверх дном! Джон, как ты мог это сделать?

— Тише, он в саду! Я совсем забыл о проклятом джеме, но теперь уже ничего не исправишь, — сказал Джон, с тревогой глядя в будущее.

— Ты должен был прислать кого-нибудь, чтобы предупредить меня, или сказать мне сегодня утром. И ты должен был вспомнить, как я буду занята сегодня, — продолжила Мег, ибо даже голубка может клюнуть, если начать взъерошивать ей перышки.

— Утром я еще не знал, что приглашу его, предупредить не было времени: я встретил его, когда шел с работы. Да я и не думал, что нужно просить позволения, ведь ты всегда говорила мне, что я могу приглашать друзей когда хочу. Я никогда не делал этого прежде, и будь я проклят, если сделаю что-нибудь подобное еще раз! — заявил Джон с оскорбленным видом.

— Надеюсь, что не сделаешь! Сейчас же уведи его; я не могу выйти к нему в таком виде, а в доме нет никакого обеда.

— Мне это нравится! А где говядина и овощи, которые я послал домой, и пудинг, который ты обещала? — воскликнул Джон, бросаясь к кухонной кладовой.

— У меня не было времени готовить; я думала, мы пообедаем у мамы. Мне очень жаль, но я была так занята. — И у Мег снова полились слезы.

Джон был человеком мягким, но и он был всего лишь человеком, а прийти домой после долгого трудового дня усталым, голодным, полным надежд и найти дом в беспорядке, пустой стол и сердитую жену — такое не слишком способствует безмятежности духа и спокойствию манер. Он, однако, сдержался, и маленький шквал, вероятно, пронесся бы быстро, если бы не одно роковое слово.

— Положение неприятное, я согласен, но, если ты поможешь, мы справимся и, несмотря ни на что, хорошо проведем время. Не плачь, дорогая, сделай маленькое усилие и приготовь нам что-нибудь поесть. Мы оба голодные как волки, так что нам все равно, что будет на столе. Дай нам солонины, хлеба и сыра, мы не станем просить джема.

Джон сказал это добродушно и в шутку, но одним этим словом подписал себе приговор. Мег сочла, что это слишком жестоко — намекать на ее печальную неудачу, и последняя капля ее терпения испарилась.

— Выбирайся из этого положения как знаешь. Я слишком измучена, чтобы «делать усилие» ради кого бы то ни было. Как это по-мужски — предлагать гостю кость и вульгарный хлеб с сыром! Я не желаю, чтобы подобное происходило в моем доме. Отведи этого Скотта к маме и скажи ему, что я уехала, заболела, умерла — что хочешь. Я не выйду к нему, и вы с ним можете сколько угодно смеяться над моим джемом; больше вы здесь ничего не получите. — И, произнеся этот вызов на одном дыхании, Мег отшвырнула передник и стремительно покинула поле битвы, чтобы оплакать себя в своей комнате.

Что эти двое делали в ее отсутствие, она так никогда и не узнала, но мистера Скотта не повели «к маме», а когда Мег спустилась в столовую, после того как они оба ушли, то нашла следы приготовленной на скорую руку трапезы, вызвавшие у нее ужас. Лотти сообщила, что они съели много, и очень смеялись, и хозяин велел ей «выкинуть все сладкое варево и спрятать горшочки».

Мег очень хотелось пойти и рассказать обо всем матери, но стыд за собственное поведение и верность Джону, «который, возможно, и был слишком жесток, но никто не должен знать об этом», удержали ее, и после торопливой уборки в кухне и столовой она принарядилась и села ждать, когда Джон придет, чтобы получить прощение.