Взору доморощенного сыщика предстала скудная обстановка холостяцкого жилья. Серые дешевые обои в пошлый цветочек, застиранные шторы, неприглядная мебель. Ни милых домашних фотографий, ни трогательных безделушек, ни книг для услады души. Все в этом доме подчеркивало казенную, заледенелую сущность его обитателя. На разобранной постели Гривин обнаружил полураздетых Марго и Сердюкова. Роскошное дорогое темно-зеленое платье госпожи Прозоровой небрежной кучей валялось в линялом соседнем кресле вперемешку с серой массой одежды Константина Митрофановича. Шляпа со страусиным пером украшала собою облезлый стол без скатерти. В комнате царил полумрак и атмосфера неземной страсти. Два тела, переплетясь, метались по кровати, покрывая друг друга неистовыми поцелуями. Медная грива молодой женщины превратилась в беспорядочную копну. Глаза ее были закрыты. Прогибаясь под телом Сердюкова, она шептала какие-то слова.

– Платон, мой Платон! – донеслось до слуха Гривина.

«Боже! Она сошла с ума от переживаний, – с отчаянием догадался Дмитрий. – А грязный подлец воспользовался этим!»

Гривин огляделся в поисках тяжелого предмета с целью опустить его на голову гнусного злодея. Но в эту же секунду он увидел, что со следователем творится что-то неладное. Он как будто потерял свои четкие очертания, точно облако окутало его худую жилистую фигуру. И Гривину показались знакомыми очертания этого облака.

«Не может быть!» – леденея, подумал он.

– А что, Митенька! Каково тебе чувствовать себя обманутым, а любовь растоптанной? Больно тебе, дружок? – спросил с угрожающим смехом голос Прозорова.

Гривин увидел, что голова Сердюкова повернута в его сторону, но закатившиеся глаза не смотрят. А вокруг как дымка, как ореол трепещет неосязаемый облик покойного тестя.

Этого рассудок Дмитрия Ивановича вынести уже не мог, и он потерял сознание, рухнув навзничь.