- Ну, ну, плюньте через левое плечо, - проворчал шеф. - Экие вы, молодые, несуеверные!..
Окружающие засмеялись.
- Кого готовить, товарищ Главный? - почтительно обратился к старику авиационный генерал.
- Булдакова и Верченко, как обычно...
...Гущин вернулся домой. Бросил портфель на диван, снял пиджак и кинул туда же. Вошла Марья Васильевна
- Ты дома? - вяло улыбнулся Гущин.
- Откуда эта новая неприятная манера - удивляться тому, что я дома? Что ты хочешь этим сказать?
- Ей-Богу, ничего! - искренне ответил Гущин.
- Тебе хочется, чтоб я ушла? Гущин неопределенно пожал плечами.
Марья Васильевна подошла, взяла за подбородок, повернула к себе его лицо.
- А ну, признавайся, что натворил?
- О чем ты?..
- Старого воробья на мякине не проведешь, - сказала она озабоченно и с проницательностью грешного человека добавила. - Ты влюбился?
Гущин освободил подбородок и направился к книжной полке.
- Похоже на меня, - бросил устало.
- Не лги, не лги, у тебя не получается! - с тем же странным торжеством продолжала она. - Ты вернулся другим из Ленинграда Я сразу это почувствовала
- Да, - криво и принужденно усмехнулся Гущин. - Я бросил пить и начал одеваться.
- Не-ет, не притворяйся! Хочешь, я скажу тебе, что с тобой сталось?.. Ты не вернулся из Ленинграда!
Гущин вздохнул, пораженный ее угадкой.
- Не хватало еще, чтобы ты начала ревновать меня. Видимо, мне суждено пройти все круги семейного ада
- Да уж, рая не жди! - зловеще усмехнулась Марья Васильевна
- Ты вечером пойдешь куда-нибудь?
- Нет! Я же говорю: рая не жди. Ты мне очень интересен в роли влюбленного.
- Ты зря стараешься, - тяжело сказал Гущин, - не все в мире поддается опошлению.
- Ага!.. Признался!.. Ну, давай дальше. Чего ж ты?
- Слушай, я давно хотел тебя спросить: куда девалась Чистопрудная девчонка с огромными чистыми глазами?
- Какая девчонка? - удивилась Марья Васильевна
- Видишь, ты даже не помнишь ее. А мое несчастье в том, что я слишком долго ее помнил. Быть может, и сейчас еще помню, правда, лишь когда тебя нет рядом. А вот сейчас мне не верится, что она когда-то была... Неужели человек сбрасывает образ своей юности, как змея кожу, и ничего не уносит в последующую жизнь?
- Как это похоже на тебя: жестокость, холодность и высокопарность!.. Ответ в тебе самом - куда девался молодой, смелый летчик... простой, доверчивый, искренний и главное - смелый, смелый! Он тоже умер?
- Да, - побледнев, сказал Гущин, - это ты его убила...
...Утро. Гущин идет на работу. Вид него измученный. Он приближается к Чистым прудам и вдруг видит... Наташу. Он остановился, как-будто наскочил на стену, и кинулся за ней вдогонку. Наташа то появлялась, то исчезала в толпе спешащих на работу людей, и порой Гущину казалось, что это обман зрения, вроде миража, он прекращал погоню. И тут же вновь видел ее стройную, легкую фигуру, короткое синее платье в горошек, загорелые ноги.
Возле чайного магазина на Кировской он настиг ее.
- Наташа! - крикнул Гущин. - Наташа!
На него оборачивались. Обернулась и девушка в горошковом платье. Она и правда была очень похожа на Наташу, не только статью, но и чертами юного серьезного лица.
Гущин повернул к метро "Кировская". И опять ему показалось, что в толпе промелькнула Наташа Он перебежал улицу, но потерял ее из виду. И вдруг она мелькнула на ступеньках Почтамта и вошла внутрь. Он бросился следом
Наташа покупала журнал у киоскерши. Но Наташа была и самой киоскершей, и электрокарщицей, прорезавшей вестибюль на своей быстрой тележке, и молодой матерью с коляской была Наташа. Она вселялась во всех и вся, от нее не было спасения. Гущин прислонился к мраморной колонне, коснулся виском, а потом и лбом ее холода. Даже в гуле почтамта ему слышался Наташин голос...
...Гущин сошел с автобуса возле своего научно-исследовательского института. Вынул из бумажника пропуск и вошел в проходную. Охрана здесь военизированная. Пропуск Гущина подвергся почти столь же дотошной экспертизе, как на "Ленфильме".
Гущин пересек совершенно пустой, без деревца, двор и поднялся на второй этаж. Внутри институт напоминал больницу будущего, где царит стерильная чистота и белизна, и больные не валяются в коридорах. Толкнув одну из белых дверей, он вошел в конструкторское бюро. Ему было достаточно беглого взгляда, чтобы понять - случилось несчастье.
- Булдаков разбился, - предупреждая его вопрос, сказал молодой чернявый инженер.
- Не может быть! - потрясению проговорил Гущин.
- Ты находчив!
- Причина?
- Сперва не отделилось кресло, затем не сработал каскад.
- Бред! - прошептал Гущин. - Дикий бред!
- Шеф тоже сказал: бред. Но факт налицо: Булдаков мертв.
- Это не наша вина, - убежденно сказал Гущин. - Где Старик.
- Шеф на аэродроме. Теперь ему хана - сорвано правительственное задание.
- А Верченко?
- Его не пропустили врачи - давление...
- Надо же!.. Слушай, ты на машине? Подбрось меня до аэродрома...
...Подмосковный аэродром. В кабинете начальника говорит по телефону огромный, старый, но не дряхлый человек с массивным лицом и большими, усеянными гречкой руками.
- Что поделать, - говорит он низким, густым голосом, - у дублера повысилось давление. Да, сорвано... Буду нести ответственность за все. Мне не привыкать.
В кабинет вошел Гущин, он слышал последние слова своего начальника.
- Шеф, - сказал он, - погодите отменять испытания. Я полечу.
- Вы с ума сошли!.. Нет, это не вам. Я перезвоню. - Он бросил трубку на рычажок.
- Я в полном порядке, - сказал Гущин. - Дайте мне "добро", шеф.
- А пример Булдакова вас, мягко говоря, не настораживает?
- Нет, тут что-то не то... Я знаю: о мертвых надо говорить хорошее или молчать, но Булдаков что-то напортачил.
- Не много ли вы на себя берете?
- Ручаюсь за успех. У меня есть допуск к полетам. Я же бывший военный летчик.
- А если неудача?
- Дам подписку...
- Я не о том. Булдаков был мастером своего дела.
- Вы разве забыли, шеф, я мастер парашютного спорта.
- Я не о том. Мне непонятно, что вами движет. Конечно, неплохо было бы доложить о выполнении правительственного задания, но я лучше выйду в отставку, чем сделаю это ценою риска.
- Риск есть во всем, шеф, даже в езде на мотоцикле.
- Здесь он несколько выше.
- Как сказать! Мы сбросили двадцать кукол - и все было нормально. Я буду двадцать первой - хороша сумма - очко!
- Мне не нравится ваша веселость. Она неестественна... Послушайте, Гущин, как ваша семейная жизнь?
- Она касается только меня, шеф, - Гущин перестал улыбаться. - Не превышайте своих полномочий.
- А вы не учите меня! - сказал тот ворчливо. - Я вам в отцы гожусь. И спрашиваю не из пустого любопытства, я должен знать, кого посылаю.
- Давайте я заполню анкету, репрессиям не подвергался, на оккупированной территории не был, над оккупированной бывал не раз, в оппозиции не участвовал, родственников за границей не имею, взысканиям не подвергался. Самая лучшая анкета - сплошное отрицание.
- Продолжайте, - как-то очень серьезно сказал шеф. - Ближайшие родственники?
- Вы их знаете: жена Мария Васильевна тридцати девяти лет, домашняя хозяйка, дочь Евгения семнадцати лет, школьница, проживает по моему адресу.
- Какие у вас отношения с женой?
- Оставьте мою жену в покое! Прекрасные отношения, дай бог вам! Я самый счастливый муж на свете. Довольно с вас?
- Нет! - старик ударил по столу кулаком. - Откроем карты: мне нужен испытатель, а не самоубийца!
Гущин мертвенно побледнел, и в какой-то миг показалось, что он бросится на своего шефа. Но вместо этого он вдруг рассмеялся.
- Ваша хваленая принципиальность начисто изменила вам, шеф. Вы едва ли найдете человека, которому так хотелось бы уцелеть и так нужно уцелеть, как мне.