Все так же под машину мчалась дорога, обдавая ветровое стекло снежной пылью. По сторонам мелькали знакомые кустарники, поля.
- Заснули, Анатолий Михайлович? - спросил шофер. - А мы уже приехали. - Лицо его вдруг тронула едва заметная хитринка. - Крепко вас укачало. Жаль было будить. Вы все какую-то Наташу звали...
- Сестренка у меня есть такая, - соврал Маковеев и, чтобы скрыть от посторонних глаз смущение, поспешно выпрыгнул из кабины.
3
С оттаявшего окна текли тонкие струйки... Буравлев смотрел на удаляющуюся по дороге машину. В ушах звучали слова Маковеева: "Одумаетесь... Позвоните..."
Он сжал кулаки до хруста в пальцах.
"Маковееву важно накинуть на меня узду и заставить потом не рассуждать, а только выполнять его приказы. Как это он ловко ввернул на счет бойца и командира... Но вот главного понять не хочет. Даже делает вид, что он тут ни при чем. Выходит, рубят лес там, наверху, а не он... Да, закавыка!"
Машина давно уже скрылась за изгибом реки, а Буравлев все стоял в раздумье. Припомнилась ему и та встреча, когда впервые пришел к Маковееву.
Маковеев тогда принял радушно.
"Наконец-то приехали! Заждались вас. Мне звонили из областного управления и много говорили о вас хорошего. В таких специалистах наши лесничества нуждаются. - Он склонил голову и с горечью проговорил: - Леса наши, Сергей Иванович, в тяжелом положении. Вам предстоит их оберегать. И оберегать здорово! А это, по-честному, в наших условиях нелегко".
"Постараюсь. В Барановских лесах я родился. За них сложили головы дед и отец с матерью".
Маковеев оживился:
"Значит, общий язык с вами найдем".
Буравлеву он показался рачительным хозяином. В нем, правда, как он заметил, не проявлялось той широты, которая обычно бывает у руководителей таких крупных предприятий, как лесхоз. Но все это Буравлев списывал за счет молодости. Главное, была бы голова, а с годами осмотрится, созреет, как овощ на грядке. Позднее он узнал, что Маковеев после студенческой скамьи попал каким-то образом в научно-исследовательский институт, сдал кандидатский минимум и был направлен директором лесхоза. Здесь он должен был собрать материал для диссертации и года через три-четыре вернуться в тот же институт на должность заведующего лабораторией, занимающейся организацией лесного хозяйства.
"Что ж, карьера неплохая! - оценил Буравлев. - Иной пойдет махать по ступенькам - не догонишь".
Мысли о Маковееве неожиданно перебились: к крыльцу конторы лесничества шагала Евдокия Петровна Стрельникова. Увидев его у окна, она приветливо замахала рукой.
За гребни леса большим желтым яблоком закатывалось солнце. Стрельчатый луч пробил еловую вязь, заглянул в окошко и вспыхнул разноцветьем в капельках воды.
В глазах Буравлева зарябило. Он поморщился и отвернулся. Стрельникова стояла на пороге.
- Я, может, помешала вам, Сергей Иванович?
- Ваш приход, Евдокия Петровна, как никогда, кстати, - Буравлев протянул ей руку.
Щеки у Стрельниковой зарумянились, как у девушки.
- Я хотела к вам с ребятами прийти, да застеснялась. У вас, подумала, и так дел хоть отбавляй.
- И приходили бы. Экскурсовод у нас есть отменный. Отличный старик. Ему тут все звери в пояс кланяются.
Солнце будто нырнуло в хвойный омут. Мохнатые тени заполнили кабинет. Буравлев включил свет и, пройдя к столу, предложил гостье присесть.
- Я ведь только и пришла за тем, чтобы договориться насчет экскурсии. На той недельке, глядишь, пожалую со всей своей оравой, - она сделала вид, что хочет накинуть на голову свою клетчатую шаль. Но так и не накинула.
- Куда так торопитесь, Евдокия Петровна? Посидите. Время еще детское.
Стрельникова засмеялась:
- Я вижу - самовара не ставят, - и добавила: - Да и темно уже. Боязно будет идти. Ночи-то теперь какие - темень.
- В такую ночь любовь бродит, - пошутил Буравлев.
- Счастливые те, к кому она пришла... - Стрельникова сказала это с грустью.
- Не смотрите так безнадежно на жизнь, Евдокия Петровна. Какая бы она ни была, а прекрасна. Только сейчас я думал точно так же, как вы. А вот пришли - и стало по-другому...
- А мне пора. - Не дослушав, она поднялась со стула и пошла к двери.
- Тогда я вас провожу, - Буравлев накинул полушубок.
На улице морозило. Было безветренно и тихо. Ночной сумрак заполнял просветы между стволами. Деревья поэтому казались огромными и призрачными.
- Евдокия Петровна, - спросил Буравлев, - я, кажется, чем-то расстроил вас? Вы простите меня...
- Вы тут, Сергей Иванович, ни при чем.
Шли молча.
- Я вот о чем думаю, Сергей Иванович, - неожиданно нарушила молчание Стрельникова. - Правду говорят, что счастье дается в жизни один раз... А впрочем, не знаю... Посудите сами... Мне нет еще и сорока... Так хочется жить!.. В семнадцать встретилась с одним военным. Был красив, умен. А если судить по орденам, то и храбр. Полюбила его. Встречались мы с ним недолго. Вскоре я почувствовала, что буду матерью. Он успокаивал и туманил голову всякими обещаниями. И я, по дурости девичьей, верила. Он уехал. По каким дорогам носила его судьба - не знаю. Вернулся, когда сыну было уже около года. Я тогда училась на первом курсе педагогического. Трудно было с ребенком. Если бы не добрые люди - досталось бы мне. А он приехал снова, наобещал и опять скрылся. Теперь уже, вижу, навсегда. А после него родился другой сын. Пришлось перейти на заочное и поехать на работу в село. Так и попала в сосновскую школу... Выросли дети, разлетелись по сторонам. Опустел дом. Встаю одна и ложусь одна...
Она сделала движение рукой, будто бы хотела смахнуть с глаз навернувшуюся слезу. Но вместо этого приподняла лишь повыше меховой воротник пальто. У опушки леса они остановились. Стрельникова в упор посмотрела на Буравлева.
- Может, ни к чему я это со своими откровениями? Может, вы осуждаете меня? Такой, мол, тебе и удел...
Буравлев с минуту помолчал.
- Я вас не осуждаю. Это была, видимо, настоящая любовь. Не огорчайтесь, Евдокия Петровна. Вы все же вкусили радость жизни, вырастили детей. А есть люди, которые не испытывали этого... и никогда не испытают...
Они шли медленно, плечом к плечу. Впереди загорбились крыши сараев, звездочками вспыхнули огни в окнах изб. Повеяло горьковатым запахом дыма.