Так шли дни за днями... За стенами тюрьмы все дышало весенним обновлением, а здесь в сырой и тесной одиночке веяло холодом могилы.

Солнце поднялось уже высоко и его теплый дрожащий луч заполнил уже самый отдаленный угол камеры, когда дверь одиночки отворилась и на пороге показался надзиратель.

- Вставайте, Кочеров, в контору вас требуют, на свидание.

Иван Семенович повернул к нему голову, не поднимаясь с койки.

- На свидание. Жена, ведь, была у меня в воскресенье...

- Не знаю кто, только требуют. Идите скорее!

Потому ли, что сегодня ему приснился особенно хороший сон, оттого ли, что солнечные лучи, врывающиеся в камеру, были особенно теплы и говорили о весне, в душе Кочерова зашевелилось какое-то смутное ощущение чего-то нового, хорошего и неожиданного. Слабая надежда на что-то, о чем он и мечтать боялся, затрепетала в его сердце.

И надежда его не обманула. Едва он переступил порог комнаты, отведенной для свиданий, его глаза усмотрели за густой проволочной сеткой ту, которая была неотступно в его мыслях, чей образ улыбался ему из мрака тюремной ночи. Это была она, его Катя, прекрасная, как майский день и вся дышащая ароматом духов, как живое олицетворение весны.

- Катя! Катя! - бросился он к решетке, протягивая сквозь ее переплет свои исхудалые руки. - Как ты попала сюда? Как ты вспомнила обо мне?

Катя ласково улыбнулась и крепко пожала протянутые ей руки.

- Пришла проведать тебя, Ваня! - просто ответила она. В голосе ее звучало неподдельное сожаление.

- Ты вспоминала обо мне? Ты не забыла меня? - шептал он, не выпуская рук Кати. Слезы текли по исхудалому лицу, но он не замечал их.

- Почему ты не написал мне об аресте?

- Катя! Как я мог писать тебе! Я боялся и повредить тебе этим письмом и боялся, что ты... не захочешь читать его. Ведь я теперь конченый человек: либо петля, либо каторга.

- Я только из газет узнала о твоем деле. Раньше еще хотела приехать, да никак нельзя было.

- Спасибо тебе, спасибо, что не забыла, пришла!

Катя близко придвинулась к решетке и тихо подозрительно косясь в сторону присутствовав-шего при свидании надзирателя, шепнула:

- Побег устроить нельзя!

Кочеров покачал головой.

- Трудно это сделать, Катя, очень трудно!

41. ПОСЛЕДНЕЕ "ПРОСТИ"

- Хотя трудно, но, все-таки возможно.

Кочеров махнул рукой.

- Не знаю. Не думал я об этом.

- Если тебе нужны деньги скажи. Я могу дать тебе... - предложила Катя.

Иван Семенович отрицательно покачал головой.

- Нет, зачем же. Деньги мне не нужны... Если понадобится, то жена может дать... Надолго ты в Томск приехала?

- К сожалению, я не располагаю временем. Завтра же утром я должна ехать обратно. Ведь я сюда тайным образом приехала.

- Как так? - удивился Кочеров.

- Воспользовавшись отсутствием моего старика, он отлучился по делам на прииски, я и покатила сюда. Долго мне жить здесь нельзя, надо вернуться домой до приезда старика.

Иван Семенович тяжело вздохнул и уныло опустил голову.

- Да, Катя, - прошептал он. - Не привелось нам с тобой по-старому зажить. Не судьба, значит! Я ведь только и надежды питал... Богатым думал стать, тебя счастливой сделать. Вместо того в тюрьму попал! Эх! - В голосе его послышалось крайнее отчаяние.

- Ну, не унывай, Ваня! Может быть, все устроится. Приговорят тебя в ссылку, с дороги можно убежать легко, а там уж от тебя зависеть будет. Не падай только духом! - ободряющим тоном говорила Катя, с грустью и сожалением смотря на бледной лицо заключенного.

При последних словах оно озарилось счастливой улыбкой безумно влюбленного человека. Глаза Ивана Семеновича блеснули надеждой.

- Зачем унывать. Будем надеяться на лучшее! Одна у меня к тебе просьба, Катя, пиши мне, если не поленишься. Чаще и больше пиши!

Катя выразила живейшую готовность поддержать переписку, насколько это будет возмож-ным. Они условились адресами.

Свидание подходило к концу.

- Вот что, Ваня, хотела я тебя спросить, - нерешительно начала она, нервно вертя ручку своего кружевного зонтика. - Я имела основания думать, что ты так или иначе виновен в смерти... того человека, к которому ты меня постоянно ревновал.

Напоминание это болью отозвалось в душе Кочерова, но он сдержал себя.

- Теперь, когда все прошло, пережито нами, - продолжала Катя, - я хотела бы успокоить себя, убедиться, насколько верны были мои подозрения.

- Чего же ты хочешь?

- Я хочу знать и ты скажешь мне это... Скажешь правду, во имя любви ко мне, скажешь... Кто убил Александра...

Катя кончила и выжидательно смотрела на Кочерова. Тот прижался лицом к разделявшей их решетке и твердо выговорил:

- Только не я! Только не я! Катя, говорю тебе святую правду!

Торжественный тон этих слов не оставил в душе Кати места сомнениям и Катя больше не переспрашивала.

- Я тебе верю! - просто ответила она. Ее красивое лицо слегка затуманилось, старая, не вполне закрывшаяся рана сердца, дала о себе знать при воспоминании о безвестной смерти Пройди-света.

- Все еще ты любишь его! До сих пор не забыла! - с горечью заметил Кочеров.

Катя в ответ на это весело улыбнулась, блеснув своими жемчужными зубами.

- А ты уж и приревновал. Опять по-старому! Ах! Какой же ты чудак, Ваня... Спросила я тебя для того только, что бы между нами не осталось никаких тайн. Вот и все. Понял!

Объяснение это не совсем успокоило Ивана Семеновича, но он, боясь рассердить Катю, прекратил этот разговор... Они обменялись еще несколькими фразами, как к ним подошел надзиратель.

- Свидание кончено. Прошу вас удалиться! - заявил он, эффектно щелкая крышкой часов.

- Ну, друг мой, до лучших дней! - крепко сжала руки заключенного взволнованная Катя.

- Прощай, радость моя, прощай! - грустно повторил он, отвечая на этот последнее пожатие дорогих рук.

- Не падай духом! Надейся!..

- Пиши мне, Катя, - ради всего святого пиши! - горячим, страстным шепотом умолял он, судорожно хватаясь за ее маленькие изящные пальчики.

Глаза его были полны слез и выражали глубокую тоску.

- Прошу прекратить свидание! - резко и неумолимо произнес страж закона.

- Пора, Ваня, прощай! - осторожно освободила она свои руки. - Не тоскуй, голубь мой, свидимся!