Священник поднялся на ноги, готовясь уйти.

— А вы сильный человек, сын мой! В конце концов с вашей стороны весьма достойно пожалеть изменившую жену. Я с радостью вижу, что вы не утратили благородства, отказываясь простить соблазнителя. Ну что ж, вы утратили по крайней мере половину своей ненависти, а когда мы встретимся в следующий раз, я окончательно внушу вам христианский образ мыслей.

Внезапно Рожер понял, что уж лучше беседовать с отцом Ивом, чем в одиночку сожалеть о своих заблуждениях.

— Не уходите, отец мой, — сказал он. — Сейчас мне действительно, как никогда, нужно ваше утешение. И не только потому, что жена ушла от меня к человеку побогаче. Я еще могу отнестись к этому, как подобает доброму христианину. Но теперь мне все кажется лишенным смысла. Я стал беднее, чем был в Англии, хотя многие рыцари захватили богатые лены. Как я могу сражаться с неверными, если не сумел уберечь верность собственной жены? Зачем я вообще ввязался в эту безумную затею?

— Осторожнее! — предупредил отец Ив. — Вы близки к тому, чтобы впасть в смертный грех отчаяния. Если дать волю этому чувству, которое временами охватывает каждого из нас, тогда все потеряет смысл. Вы часть — пусть скромная, но часть — победоносной армии, с боями прошедшей от Константинополя до Антиохии и по Божьей воле громившей неверных всюду, где бы они ей ни встречались. Грядет последний бой: всего через несколько недель мы достигнем Иерусалима, и паломничество закончится. Вы сохранили жизнь благодаря Божьему провидению, и я уверен, что вы сражались достойно, как подобает храброму рыцарю, и убили столько врагов, сколько сумели. Помните, что мы вступили в Святую Землю, где нам поможет незримое присутствие Спасителя. Возможно, тот наконечник копья, что ведет нас в битву, действительно касался Его груди. Поэтому не унывайте, бейтесь так же мужественно, как под Дорилеем, где мы впервые встретились, и скажите спасибо, что у вас нет семьи и вам не о ком тревожиться. А теперь пойдемте к костру. Нельзя быть и пилигримом и отшельником одновременно. После всего случившегося вам придется заново привыкать к товарищам. Вот вам моя рука. Посмотрим, что нам подадут на ужин!

Рожер вернулся к костру вместе со священником. Он по-прежнему боялся насмешек, но чувствовал себя спокойнее, чем днем. Если отец Ив прав, он может упорным трудом и смелостью вернуть себе уважение товарищей.

В день Сорока Мучеников, десятого марта 1099 года, Рожер задумчиво смотрел на укрепления Акры, как год назад — на стены Антиохии. Небольшое войско нормандцев и провансальцев представляло собой куда менее грозную силу, чем армия пилигримов, осаждавшая столицу Сирии, и лагерь их занимал лишь малую часть равнины между невысокими, но крутыми холмами в стороне от моря и вытянутым мысом, на котором стоял город. Снова над ними нависли тяжкие византийские стены, и воспоминание о последней восьмимесячной осаде наводило тоску.

На дорогу до Акры у маленького войска ушел месяц. Обычно из Антиохии в Иерусалим путники шли через широкую долину, лежавшую между Оронтом и Литанией, и выходили к верховьям Иордана. Но эту долину с севера защищали хорошо укрепленные крепости Хама и Хомс, поэтому паломники отклонились на запад и двинулись к крупному порту Лаодикея. Однако греческий гарнизон этого города не разрешил им приблизиться к стенам, и усталым пилигримам пришлось двинуться на юг по приморской дороге. Здесь им довелось изведать немало тягот — Триполи и Бейрут оставались в руках неверных. В городах этих правили турецкие, египетские, а то и местные властители, но все они без исключения были настроены враждебно. Враг был напуган крупными поражениями последних двух лет и не рисковал нападать открыто, однако пришлось обойти эти города, оставив большую приморскую дорогу, и двинуться по сильно пересеченной местности. И все же в день Святого Валентина, четырнадцатого февраля, армия достигла стен Акры. Граф Тулузский, с обычной для него осторожностью, отказался идти дальше, пока в тылу у них не останется открытый для пилигримов порт. Кончилось тем, что паломники скрепя сердце начали готовиться к очередной продолжительной осаде, успех которой казался весьма сомнительным.

Позиция их была хуже, чем в Антиохии; Акра стояла на мысу, и паломники могли подойти вплотную только с юго-восточной стороны. Взять обитателей крепости измором нечего было и надеяться: провизию осажденным всегда могли доставить по морю из других прибрежных городов, захваченных неверными.

После двух лет толкотни и беспорядка нормандцы и прованцы решили действовать по-другому. Понимая свою малочисленность, они вели осаду осторожно и тщательно, чтобы избежать больших потерь. Для этого каждый был обязан плести заборы из веток и кустов и устанавливать их как можно ближе к крепостным стенам. Плетни скрывали наблюдателей от дозорных на стенах, так что баллисты неверных метали каменные ядра вслепую. Обнаружив, что шкуры, содранные с забитых коров, отлично защищают от стрел, паломники пустили в ход и эту военную хитрость.

Итак, в день Сорока Мучеников Рожер, высунувшись из-за обшитого шкурами-плетня, внимательно следил за городской стеной, а механики в это время суетились вокруг большой катапульты, пытаясь добиться, чтобы каждый выпущенный камень попадал точно в старую брешь, заложенную кирпичами. Разумеется, Рожер не поленился надеть доспехи. Ремень натер ему правое плечо, поэтому он снял щит, прислонил его к плетню и для верности подпер камнями. Стоя за щитом, он был надежно защищен от стрел, но если бы в него угодил камень из катапульты, не помог бы и щит… Граф Тулузский действительно был опытным и искусным полководцем, хотя в таком безнадежном деле, как осада, чересчур осторожничал. Он строго-настрого приказал часовым дежурить только по двое, чтобы они могли разговаривать между собой, а не уснули на посту. Напарником Рожера был нормандский норманн Эд д'Аркур. От скуки они уже давно переговорили обо всем на свете и прекрасно знали, что именно каждый из них думает о перспективах этой осады. Сейчас Эд смотрел в другую сторону. Он сидел, вытянув перед собой ноги и привалившись к щиту правым плечом. Его задачей было следить за катапультой, которая по высокой дуге метала камни, пролетавшие у них над головой, и предупреждать Рожера, что готовится новый залп.

— Еще один, — хрипло пробормотал он. Оба слышали глухой звук, с которым пал на место огромный деревянный черпак метательной машины. Была середина дня, солнечные лучи отражались от гладкой поверхности моря и слепили глаза так, что Рожеру приходилось прикрывать глаза ладонью. Он видел, как в небе мелькнул огромный булыжник величиной с человеческую голову и исчез в тени крепостной стены. Ему показалось, что камень попал в нижний ряд кладки. Это был отличный удар: взметнулся столб пыли, и от стены отлетело несколько осколков. Наконец-то христианские механики наладили прицел. Все их снаряды попадали в одно и то же место, площадь которого не превышала нескольких квадратных футов, однако траектория полета ядер была слишком высока, чтобы нанести крутой стене серьезный ущерб.

— Прекрасный залп, — отозвался Рожер, — но что толку? Уже двадцать камней попало в одно и то же место. Большей точности от катапульты и требовать невозможно. Ложись! Сейчас они пришлют нам ответ!

Другой огромный камень сверкнул в солнечных лучах, но летел он в противоположную сторону. Его выпустила катапульта поменьше, установленная неверными на городской стене, чтобы отстреливаться от осаждающих. Но машины христиан были недосягаемы, а укрывшиеся за плетнем наблюдатели представляли собой слишком незначительную цель. Камень упал далеко позади, ударился о скалистую почву и отлетел в сторону. Хотя уже три машины пилигримов обстреливали один и тот же участок стены, дальность их действия была слишком мала, чтобы поставить еще несколько катапульт и уберечь механиков от стрел неверных. Конечно, продолжай они неуклонно бить в одну точку, стена рано или поздно обрушится, но похоже было, что при таких темпах осаждающие состарятся раньше, чем это произойдет.