"Договор со славянами, как и все в этом городе, был скреплен необычно. Василевс и его брат Александр повесили на грамоту печать из красного воска со своим двухголовым орлом, желая тем унизить славян. А славянский великий герцог приказал своему оруженосцу вместо печати повесить на главные ворота Константинополя свой щит с родовым знаком, похожим на реку, расходящуюся на два русла.
У нас есть обычай прибивать кинжалом железный наруч к воротам врага, объявляя войну. Но щит - это слишком крупная монета для дипломатических дел. Щит надо держать при себе. Один персидский купец, человек весьма ученый, говорил мне, что это старый обычай Востока - вешать щит на воротах в знак мира. Это обычай, я думаю, слишком старый, чтобы его понимать.
Потом ромеи клялись в верности договору на кресте, а славяне - своими богами и оружием. И хотя их боги - не ровня христианскому, оружие их достойно клятвы".
Клятва
"Клянусь Перуном и Волосом, богами, которые присутствуют здесь...
Клянусь оружием своим...
Пусть меч того, кто нарушил свое слово, падет на его же голову, лишь только он занесет его.
Пусть стрела того, кто нарушил слово, полетит с тетивы в лучника же.
Пусть падет он на свой же нож..."
Фома слушал равнодушно. Размышлял, насколько можно вообще доверять языческим клятвам. И уж если честен человек, не лучше ли просто верить его слову, а если нет, то к чему эти "боги". Все равно что он, Фома, стал бы клясться какой-нибудь статуей с ипподрома... И заметил в этих своих рассуждениях слабое звено: можно ли в принципе употреблять понятие честность в отношении варваров?..
Эпарх Анатолий беспокойно вертел головой - он смотрел то на одного клянущегося, то на другого, ему хотелось одновременно видеть, как будет произносить все слова клятвы и князь, и каждый воевода, но это было физически невозможно. И потому хор голосов, клянущихся языческими богами, он слышал как бы из уст одного князя; слова о мече обоюдоостром говорил с беспощадной угрюмостью на лице Велемудр; о коварной стреле рассказывал десятком голосов лукавый Стратимир; о ноже, который неизбежно подстережет клятвопреступника, с истовостью - словно сам был этим ножом - сообщил, выдвинув вперед тяжелую челюсть, любечский воевода Радомир...
Эпарх посмотрел на деревянных истуканов, которые одни не повторяли клятвы, и подумал, что вряд ли стал бы клясться колонной Константина и колонной Юстиниана, древними хранителями Города, - уж слишком гремучая такая клятва, ибо уводит воображение во тьму веков, когда вершилась история ромеев. И уж конечно, не доверил бы своей клятвы такой легкомысленной статуе, как Елена Прекрасная... Но клясться тем, что собственный кинжал может подстеречь тебя, это уж...
Из задумчивости эпарха вывел Стратимир.
- Я обещал статую, - сказал воевода, подойдя близко. - Она лежит во рву под левой башней Влахернских ворот, обернутая в грязное тряпье.
- Не может быть!.. Что она там делает?
Стратимир показал в ту сторону, где совершенно точно лежит статуя, а на вопрос эпарха, подумав, ответил так:
- Она ждет, пока ее заберут те, кому ее уже продали. Что ей еще делать в грязи?
- Сегодня же поставлю тайное наблюдение. Пусть только придут покупатели!
- Вот уж лет, эпарх. Мы договаривались: я помогу найти статую. Но не было уговора, что я буду помогать схватить тех ловких ромеев - ремесло их я, правда, не одобряю, - которые так потрудились, таща статую к Влахернам с самого ипподрома. Я ведь не служу, эпарх, начальником твоей городской стражи... Забирайте статую, и все.
И Анатолий не стал спорить.
Когда высокочиновные ромеи шли назад, в Город, к Золотым Воротам, где уже висел княжеский щит, этериарх сказал:
- Знаешь, Анатолий, целовать крест как-то спокойнее. - Он крепко держал рукоять своего меча. - Хорошо, что мы с Константина Великого еще христиане...
Эпарх молчал, но тот и не ждал ответа, он чувствовал, что думают они сейчас, как и идут, в одном направлении...
О договоре
(сказание участника похода)
"Князь отдал щит Царьграду. Многие спорили, что нельзя грекам отдавать свой щит. Но князь сказал: "Я лучше знаю место моему щиту. Он покажет вам дорогу к Царьграду в будущее лето и будет показывать ее вашим детям. Я обещал грекам, что русские купцы будут входить в город без меча. Да, пусть они снимают свой меч - перед щитом русского князя!"
В Русском море
Обратный путь был опасен. Ночами, на стоянках у берега, воеводы не спали, ожидая нападений и поджогов. Ходили вдоль вытащенных на песок лодий. Велемудр однажды чуть не убил задремавшего воина-сторожа.
Печенеги же, напротив, боялись дня, когда флот отходил от берега на порядочное расстояние, иной раз терялся из виду. Присутствие печенегов на ромейских землях уже не было тайной, и они опасались засады... Поэтому двигались они ночью, отказав Олегу в просьбе стеречь стоянки, а скакать днем...
В одну из этих ночей на ромейском берегу Русского моря Олег, который, как и воеводы его, предпочитал спать днем, в качающейся на волнах лодье, сказал Стратимиру:
- Каждую ночь мне кажется, что все, что было под Царьградом, и договор наш с греками, - сон. И вот только сейчас я проснулся, а на небе даже месяца не видно, и все еще только предстоит, и никто не знает, что будет.
Олег не увидел в кромешной темноте - костров не зажигали, - но почувствовал, что воевода остолбенел от удивления.
- Не пугайся - я еще не стар, - усмехнулся Олег. - А и буду стар, останусь храбр и умен... Да ты этого и не боишься, что я стану другим. Но, знаешь, трудно принять за явь, что мы настояли на своем в споре с Городом.
- Князь! Сказки люди сказывают, мы и сказали с тобой. Без тебя, конечно, нам бы правды не выспорить. Да и богам нашим, заступникам, поклонились...
Чувствовалось, что Стратимир все-таки очень растерян, не ожидал такого разговора.
- Был я в Городе, - признался князь. - Видел я его. За одну человеческую жизнь такого не устроишь. Да и за три не сделаешь. И уменье накопили. Только работников своих, художников всяких дел, в том Городе не столько любят, как стерегут. Если бы не этот гнилой корень, не переспорить бы нам их...