Три месяца он ничего не делал, даже книги в руки не брал - при чтении боли усиливались. Первый месяц провел в санатории, где чувствовал себя арестантом и считал дни, оставшиеся до конца путевки. Еще четыре недели его обследовали в больнице и выписали для амбулаторного лечения. Через три месяца назначили пенсию по инвалидности. Такой поворот дела казался Анд-реасу Яллаку вопиющей несправедливостью. Он чувствовал себя бесполезным, никому не нужным человеком. Чувствовал, что не смеет дольше сидеть без дела, в порыве отчаяния может черт знает что выкинуть. Так как врачи настойчиво предостерегали его от умственного труда, он решил взяться за отцовское ремесло. В летние школьные каникулы, работая подручным, он на первых порах заделывал изнутри уложенные отцом кирпичи, потом и сам укладывал их, научился также резать кафель и зачищать края, сложил две плиты и одну большую, обогревавшую три комнаты печь, Справился он в свое время и с печью, которую начал выкладывать отец, - тогда ему казалось, Что никто другой, только он сам должен закончить бчаг, стоивший отцу жизни. В строительно-ремонтной конторе Андреаса приняли о распростертыми объятиями, начальник, молодой исполнительный инженер, назвал его эстонским Островским, человеком, который не поддается судьбе. Борясь с болезнью и неумелостью, он потратил на первую, из обычного кирпича, печь времени в три раза больше положенного. Было, конечно, легкомыслием объявлять себя печником, большинство рабочих приемов он уже забыл, в конце концов, искусству этому он и не обучался, разве что возле отца набил себе немного руку. Но что-то нужно было ему делать, а никакой другой профессией он даже настолько не владел. Правда, машину водил, - работая на автобазе, получил права шофера второго класса, однако человек, который постоянно принимает болеутоляющее, и думать не смеет о том, чтобы браться за баранку. Если бы первая сложенная им печь плохо тянула или слабо грела, он бы стал землекопом или транспортным рабочим. Разжигая печь, он ужасно волновался, ему казалось, что от того, какая будет тяга, зависит вся его дальнейшая жизнь. От отца он слышал, что новая печка старается дымить, что растопить ее вообще своего рода искусство и что о печи судить можно только после недельной топки. Он готовился к самому худшему, но дышавшая сыростью каменная кладка не противилась. Андреас, как ребенок, радовался тому, что есть тяга и огонь разгорается; несмотря на дикую головную боль, в тот вечер он был счастлив. Вторая печь вначале дымила и не скоро нагревалась. В третьей тяга так и осталась никудышной, Две следующие кладки - плиты со щитами - удались лучше, но очередная плита задурила, хотя складывал ее особо тщательно и даже заглядывал в справочник. Он разворотил большую часть плиты и сложил заново, но и это не помогло. Хозяин квартиры - они делали капитальный ремонт деревянной, построенной еще до первой мировой войны развалюхиостался доволен, сам же Андреас - ничуть. Он все яснее сознавал, что проникнуть в тайны печного искусства вовсе не просто, что из него никогда не выйдет такого мастера, каким был отец. Зачищая и подгоняя кирпичи, он много думал об отце, о его мастерстве, его отношении к работе и вообще к жизни. Спрашивал себя, прожил ли он свою жизнь богаче или беднее, чем отец, и не смог ответить. Он считал себя преобразователем общества, но был ли он им на самом деле? Теперь он складывал печи в срок, видимо обретя сноровку, в будущем станет работать чуть быстрее, вроде бы все в порядке, и все равно нет. Да, он способен сложить и печь и плиту, но мастером своего дела называть себя не может, не имеет права. Отец мог. В общественном распределении труда он выполнял именно ту работу, которую делал лучше других членов общества. Отец был на своем месте. При нехватке хороших мастеров общество будет нуждаться и в его, Андреаса, работе, но то, что делает он, может делать и любой другой, даже лучше, он занимается работой, которую, по сути, не знает, находится не на своем, единственно верном, а на случайном месте. А раньше, до головных болей, он был на своем. И на это Андреас Яллак не смог ответить. Но одно представлял ясно: в жизни своей он много говорил о работе и ее исполнении, не понимая глубоко сущности физического труда. Говорил о труде как о деле чести, доблести и геройства, хотя, видно, не должен был этого делать. Потому что о вещах, сути которых ты не познал, у тебя нет права говорить. Пытался оправдаться тем, что в разговорах о труде он исходил из положений политэкономии и философии, иначе говоря - аспектов, которые, как ему казалось, он понимает, и все же не мог успокоиться.

Несмотря на то что Андреас был совершенно недоволен своим умением класть печи, другой работы он не стал искать. Продолжал работать с яростным упорством. Дерзнул даже взяться за кладку кафельной печи. Подбор и подгонка в тон сверкавшей глазурью плитки, нарезка ее и зачистка обнаружили, что работу, которой каждый день занят, он так мало знает и понимает. Но не махнул на свое новое занятие, даже когда руководство конторы явно захотело избавиться от него. Не потому, что сложенные или отремонтированные им плиты и печи не годились, а потому, что неугодной стала его личность.

Черная кошка между ним и руководством конторы пробежала после одной толоки. По предложению бригадира ремонтников на строительстве дачи начальника конторы был организован воскресник. К вечеру Андреа-су стало ясно, что значительная часть строительных работ здесь выполнена бесплатно. В следующее воскресенье некоторые рабочие под влиянием Андреаса отказались идти на толоку. Бригадир быстро выяснил, кто был зачинщиком. Он назвал Яллака заглазно безответственным подстрекателем, который сеет раздор в их маленьком сплоченном' коллективе. Андреас пошел к начальнику конторы и заявил, что если тот не призовет к порядку бригадира и будет продолжать строительство своей дачи в порядке воскресников, то ему придется давать в прокуратуре объяснения по двум статьям. Во-первых, по поводу использования своего служебного положения-в личных интересах, во-вторых, по поводу разбазаривания государственных средств, точнее говоря - в связи с разграблением государственных денег, потому что участникам толоки обещали компенсировать их работу приписками в ежедневных нарядах. Начальник конторы, молодой инженер, называвший Андреаса Николаем Островским, испугался его резкости и поспешил заверить, что о приписках он не и"мел и понятия. Все это вина бригадиров, его подвели подхалимы и приспособленцы, и он должен будет строже следить за своими помощниками, само собой понятно, что такие толоки никуда не годятся. И он благодарен товарищу Ял-лаку, который открыл ему глаза, прямо от души благодарен. Однако с той поры ему стали давать работу с каждым разом все хуже и менее оплачиваемую, в том числе и такую, которая ничего общего с его занятием не имела. На его расспросы отвечали, что печницкой работы просто не хватает, что среди печников у него наименьший стаж и самая низшая категория. При желании он может переквалифицироваться, стать, например, слесарем по центральному отоплению, поле деятельности у теплоцентралыциков расширяется с каждым днем, профессия же печника в наши дни вообще вымирающая, кто сейчас строит дома с печным отоплением? Это было и насмешкой и расплатой одновременно.

Не требовалось особого ума, чтобы понять: от него хотят избавиться. В первом порыве Андреас готов был уже подать заявление об уходе, но передумал. Он сказал себе, что если он хочет быть таким же хорошим партийным работником, как его отец печным мастером, - в душе Андреас Яллак по-прежнему считал себя партийным работником, - то не смеет вот так, обидевшись, хлопнуть дверью. Его уход рабочие могут расценить как подтверждение поговорки: "Против ветра плевать - себя оплевать", которая уместна и поныне. А ретивый начальник конторы и его плутоватые помощники еще больше осмелеют. К удивлению многих, он остался, хотя его гоняли с объекта на объект и хотя зарплата снизилась наполовину. Осенью Яллака, несмотря на скрытое противодействие начальника конторы, избрали членом партийного бюро. Начальник конторы, который снова, заискивая, называл его эстонским Николаем Островским, стал опять угодничать перед ним, на подсобные работы его больше не ставили, зарплата все росла. Заинтересовавшись, на каком основании повышается у него зарплата, Андреас вник в наряды и нормы и обнаружил в ведомостях фамилии людей, которых никто из рабочих не знал. По его предложению начальника конторы вызвали на партбюро дать объяснение. На заседании выяснилось, что фиктивные имена в ведомостях и приписки являются лишь частью махинаций заведующего ремонтным участком и бригадира, на что начальник конторы смотрел сквозь пальцы, явно, что и ему перепадало. Члены партийного бюро единогласно решили обратиться к директивным органам с предложением провести основательную проверку работы всей строительно-ремонтной конторы. Через четыре месяца начальника конторы освободили от занимаемой должности, бригадир посчитал за лучшее убраться по собственному желанию.