Вы меня, конечно, извините за длинное цитатствование, но я делаю это умышленно, чтобы и самому еще раз услышать, какими словами великий человек означает психическое состояние своего героя - отрока прошлого века.

Вот-вот, скажете Вы.

Не торопитесь, я имею это в виду с самого начала. Время, конечно, нынче другое, что там спорить. Но ведь и повода к спору нет. Время другое, это правда, но развитие человека вековечно и одинаково. Отрочество было прежде, есть оно и теперь. Время сложнее? В чем-то. Но ведь и проще, тоже по-своему.

Смутная пора, когда поступки обгоняют их осмысление, когда умом человек старается быть взрослее, поступая вполне по-детски, когда смешное страшит, а страшное смешит, эпоха, когда открытия тайные привлекают куда больше официальных школьных премудростей, эпоха, когда растущие люди образуют первые в жизни компании, стараясь привнести в них правила взрослого общежития, вывернутые на детский лад, серьезность к мелкому, малозначительному и несерьезное отношение к важному, отрицание взрослого слова при неумении создать свое правило, буря в тишине, слезы без причин, дух противоречия и жажда, огромная жажда нежности - вот что такое отрочество, ступенька между детством и юностью, краткий миг, способный возвысить, но и покалечить, время заморозков в отношениях с самыми близкими людьми. Лев Николаевич написал об этом так:

"Да, чем дальше подвигаюсь я в описании этой поры моей жизни, тем тяжелее и труднее становится оно для меня. Редко, редко между воспоминаниями за это время нахожу я минуты истинного теплого чувства, так ярко и постоянно освещавшего начало моей жизни. Мне невольно хочется пробежать скорее пустыню отрочества и достигнуть той счастливой поры, когда снова истинно нежное, благородное чувство дружбы ярким светом озарило конец этого возраста и положило начало новой, исполненной прелести и поэзии, поре юности".

Осознание прожитого в начале жизни приходит потом, во взрослости; оно должно повлечь понимание, а потом поиск реальных путей навстречу растущему человеку, и это не что иное, как воспитание. Воспитание же должно не забывать образцы осознания и понимания, рассыпанные в прошлом. Вот почему я убежден, что и Толстой, и Руссо, и Монтень - как бы ни возносились высоко эти монбланы человеческой мысли над понурой головой Вашего Андрея, они и могут и должны помочь нам понять нынешних разгильдяев, непослушников и бедокуров.

Всенепременно.

Так вот, возвращаясь к Андрею, я глубоко убежден, что вопрос - почему ты такой уродился? - надо бы задавать не ему, а самим себе: из чего складывается его поведение, когда, на каких поворотах он срывается, на какие замечания взрослых реагирует негативно? - и уж исходя из этого прежде всего помочь ему обходить критические ситуации.

Сам по себе вопрос - почему он такой, почему так поступает? - не безобиден. Повторенный часто, а того хуже, повторяемый изо дня в день, он способен выработать чувство собственной неполноценности, внушить мысль о невозможности исправления.

Эта тема, простите меня великодушно, слышится мне и в Вашем письме, Нина Степановна. Вроде бы ведь Вы и ответы все знаете, пишете, отвечая, как спасти его от этого зла: "Трудом. Учением. Личным примером. Суровостью. Строгостью. Наказанием. Добротой, Вниманием. Пониманием. Внимательностью. Всем вместе!" - и тут же одним махом пера отвергаете все это: "И все в нем не так, как у других".

Да и врачей я Ваших что-то не пойму. Если Вы верно передаете их слова, Андрею вменяют не психическое заболевание, а затянувшийся инфантилизм и задатки психопатического характера.

Помилуйте, какой же затянувшийся инфантилизм у двенадцатилетнего отрока? Не то что затянувшимся, но даже инфантилизмом это не назовешь, ибо инфантилизм - это уже качество, причем качество повзрослевшего человека. Андрей же - ребенок. Просто ребенок. Цепь его непослушаний не что иное, как вполне своевременные признаки отрочества, вот и все. "Задатки психопатического характера" - расплывчатые объяснения любого срыва. Не зря врачи Вам сказали, что это теперь повсеместное явление. Боюсь, что только во времена Толстого такое не было повсеместным явлением, да и то по причине домашнего воспитания в дворянской среде. Ситуации народной среды не контролировались. Про нынешнее же городское детство можно сказать, что оно не может не быть нервным - из-за психических перегрузок, из-за информационного переизбытка, из-за неправильного питания и неопытности домашних воспитателей - родителей, бабушек, теток, которые, увы, голосом и окриком действуют чаще, нежели терпением и вразумительностью.

Между прочим, хочу вернуться к одной существенной детали: Андрей говорит о смерти, и это, естественно, беспокоит Вас. Отрочеству присущи перепады в настроении. Можно сказать, это одна из самых видимых примет возраста. Возбужденность - потом спад. Череда бурных поступков, потом такая же череда раскаяний, а в минуты углублений, грусти даже мысль о смерти как итог размышлений про бесцельность собственного существования.

К этому не надо относиться легкомысленно, нельзя вышучивать и это движение души. Взрослый человек, желающий добра ребенку, интуитивно старается перевести его внутренний взгляд на что-то другое, отыскивая оптимистические ноты. Можно взять книгу с полки и прочесть заветные строки. Но если мысль эта неотвязна, можно завязать честный и искренний разговор о смысле жизни и конечности бытия, если хотите по-настоящему крупный и взрослый разговор. "Повышение уровня" разговора подросткам не вредит, напротив, как раз это-то повышение, эта серьезность возвышают их в собственных глазах, награждают их ощущением доверия и, бесспорно, оказывают благое воспитывающее влияние.

Если же без конца мытарить ребенка его собственными просчетами, бесконечными разбирательствами, риторическими - и "воспитательными" вопросами: "Ну почему ты такой? Почему ты это сделал? Почему? Почему? Почему?" - кроме ощущения безысходности как в воспитаннике, так и в воспитателе, это не рождает ровным счетом ничего.

В Вашем письме, дорогая Нина Степановна, Андрей все время выглядит этаким объективным носителем чужой вины. Даже если он и виноват, по Вашим оценкам, так это все равно не его, а чужая, "генетическая" вина. Он упрям - врожденно, несчастлив - наследственно, непослушен - по крови, Вы и он - будто два лагеря по разным сторонам баррикады.