И это движение столь значимо в себе самом, что способно мгновенно создать нового человека. "Брат спрашивал авву Пимена: я сделал великий грех и хочу каяться три года. - Много, - говорит ему Пимен. - Или хотя один год, - говорил брат. - И то много, - сказал опять старец. Бывшие у старца спросили: не довольно ли 40 дней? - И это много, сказал старец. Если человек покается от всего сердца, и более уже не будет грешить, то и в три дня примет его Бог" [875].

Именно потому, что покаяние - это путь, движение, подвиг, в святоотеческой мысли своим антонимом оно имеет... "отчаяние". "Покаяние есть отвержение отчаяния", - определяет преп. Иоанн Лествичник [876]. Отчаяние говорит: ты не сможешь быть другим. У тебя нет будущего. Откажись от труда. Теперь тебе терять уже нечего - так поживи "как люди". Отчаяние учит видеть в Боге голую Справедливость. Если ты нарушил закон - от воздаяния не уйти. Мысль о Боге тогда становится предметом ужаса... Не страх Божий поселяется в человеке, а страх вспоминать о Боге.

Поэтому и советует преп. Иоанн Лествичник: "Если мы пали, то прежде всего ополчимся против беса печали" [877]. Иногда логика этой борьбы может подсказывать неожиданные средства для духовной самозащиты от искушения отчаянием.

"Пролог" (21 мая) рассказывает о том, как необычно некий инок избавился от впадения в отчаяние: Некий брат пошел набрать воды в реке и встретил женщину, стирающую одежду, и случилось ему пасть с нею. Сделав же грех и набрав воды, пошел в келию. Бесы же, приступая и воздвигая помыслы, опечаливали его, говоря: "Куда ты идешь? Нет тебе спасения! Зачем мира лишаешь себя?" Познав же брат, что они хотят совершенно его погубить, сказал помыслам: "Откуда вы пришли ко мне и опечаливаете меня, чтобы я отчаялся? Не согрешил я, - и снова сказал: - Не согрешил". Войдя же в келию свою, безмолвствовал, как я прежде. Бог же открыл одному старцу, соседу его, что такой-то брат, пав, победил. Этот старец пришел к нему я говорит: "Как ты пребываешь?" Он же говорит: "Хорошо, отче". И снова говорит ему старец: "Не было ли у тебя скорби о чем-либо в эти дни?". Говорит ему: "Ни о чем". И сказал ему старец: "Открыл мне Бог, что ты, пав, победил". Тогда брат рассказал ему все случившееся с ним. И старец сказал ему: "Воистину, брат, рассуждение твое сокрушило силу вражию".

То, о чем догадался инок в своей простоте, о том же написал М. Бахтин в своей учености: "Только сознание того, что в самом существенном меня еще нет, является организующим началом моей жизни из себя. Я не принимаю моей наличности, я безумно и несказанно верю в свое несовпадение с этой своей внутренней наличностью. Я не могу себя сосчитать всего, сказав: вот весь я, и больше меня нигде и ни в чем нет, я уже есмь сполна. Я живу в глубине себя вечной верой и надеждой на постоянную возможность внутреннего чуда нового рождения. Я не могу ценностно уложить всю свою жизнь во времени и в нем оправдать и завершить ее сполна. Временно завершенная жизнь безнадежна с точки зрения движущего ее смысла. Изнутри самой себя она безнадежна, только извне может сойти на нее милующее оправдание помимо недостигнутого смысла. Пока жизнь не оборвалась во времени, она живет изнутри себя надеждой и верой в свое несовпадение с собой, в свое смысловое предстояние себе, и в этом жизнь безумна с точки зрения своей наличности, ибо эти вера и надежда носят молитвенный характер (изнутри самой жизни только молитвенно-просительные и покаянные тона)" [878].

Стремление "не совпасть с этой своей внутренней наличностью" есть уже событие внутренней жизни. Само желание изменения уже меняет человека. Да, христиане верят в "переселение душ", в перемену душ. Только мы исповедуем, что эта перемена душ должна произойти в рамках одной земной жизни. Мы бываем разными, мы должны быть разными, иными, чем сейчас. Но - "только змеи сбрасывают кожу. Мы меняем души, не тела". Это самая христианская строчка Гумилева. Покаяние есть новое рождение. Покаяние дает новую, иную жизнь.

Но чтобы эта перемена была возможна, нужно, чтобы человек был свободен от своего прошлого. Для того, чтобы не быть под властью временного детерминизма, чтобы мое настоящее не было просто производной от моего прошлого, во мне должно быть нечто надвременное. Это то, что в христианском богословии называется "ипостасью", личностью.

Чтобы изменять свое будущее, человек должен быть свободен не только от внешне-материальных причин, но и от мира психической причинности, которую он носит в себе самом. Или, лучше сказать, он не должен быть сводим к этой причинности, как и к внешней. Человеку необходима защита от своего прошлого.

Если я тотально зависим от внутренних моих стремлений, то это то же рабство, но у хороших господ. Кант говорил в таких случаях о "духовном автомате" [879].

В этой связи Кант считает необходимым говорить о двоякой свободе: "Под свободой в космологическом смысле я разумею способность самопроизвольно начинать состояние... Свобода в практическом смысле есть независимость воли от принуждения импульсами чувственности" [880]. Аскетика - это и есть борьба за свободу от "принуждения импульсами чувственности". Если я не властвую над своими проявлениями, я семь эти необходимые проявления, я стал автоматом... Но - "я могу нового хотения, то есть творить себя" (Н.О.Лосский) [881].

Различение природы и личности помогает обосновать эту независимость человека от внутреннего детерминизма. Человек существует как личностная инаковость по отношению к природе - и потому личность через свое произволение может сублимировать природные стремления. "Сублимирует в конце концов свобода и только свобода. Она витает над всем материалом эмоций, влечений, аффектов, направляя и изменяя непроизвольно-бессознательные удачные и неудачные сублимации. Свобода ответственна за все содержания сознания и подсознания" (Б.П.Вышеславцев) [882]. О. Павел Флоренский в этой связи ставил вопрос о "воспитанных и невоспитанных сновидениях"...

Здесь сохраняет свое значение аристотелевское понимание "формы" и "материи". Материал низшей онтологической ступени со всеми его законами используется в созидании более высоком. Дом сохраняет в себе кирпичи со всеми их физико-химическими свойствами, но кирпичи не содержат в себе дома, не предопределяют его архитектуры. Вот почему дом есть высшая новая ступень бытия, созданная из низшей материи. Так человеческая свобода вбирает в себя законы мира и психологии, языка и общества, не растворяясь в них.