– Заметь – я этого не говорил.

– Тогда не держи меня за идиота. Покажи мне письмо.

– Хочешь проверить?

– Именно так.

На странице, вышедшей из обычного принтера, действительно была всего одна строчка.

– Полагаю, ты проверил отпечатки?

– Ни одного.

– Когда ты его получил?

– Когда всплыл труп.

– Где всплыл?

– Там, куда его бросили. Вода замерзла. Помнишь, как холодно было на прошлой неделе? Тело лежало подо льдом, и нашли его только в среду. На следующий день, в полдень, мы получили письмо.

– То есть ее убили до заморозков, раз убийца смог сбросить тело в воду.

– Нет. Преступник разбил лед на поверхности и столкнул тело в воду, забросав сверху камнями. Ночью вода снова замерзла.

– Откуда ты все это знаешь?

– Ноэлла Кордель купила в тот день новый ремень и надела его. Мы знаем, где она ужинала и что ела. Холод сохранил содержимое ее желудка нетронутым. Мы точно знаем, когда произошло убийство. Не сомневайся, мы все проверили.

– Тебя не беспокоит анонимное письмо, полученное на следующий день после публикации сообщений об убийстве?

– Нет. Мы получаем много подобной корреспонденции. Люди не любят общаться с полицейскими напрямую.

– Их можно понять.

Выражение лица Лалиберте неуловимо изменилось. Суперинтендант был опытным игроком, но Адамберг читал по глазам лучше детектора лжи. Лалиберте перешел в наступление, а Адамберг скрестил руки на животе и откинулся на спинку стула, став еще более невозмутимым.

– Ноэлла Кордель умерла вечером двадцать шестого октября, – сообщил суперинтендант. – Между двадцатью двумя тридцатью и двадцатью тремя тридцатью.

«Отлично», – подумал Адамберг, осознавая всю неуместность такой реакции в сложившихся обстоятельствах. В последний раз он видел Ноэллу, когда убежал от нее через окно, вечером 24 октября. Он опасался смертного приговора, ждал, что Лалиберте назовет вечер 24 октября.

– Точнее время назвать нельзя?

– Нет. Она ужинала около половины восьмого, и переваривание уже началось.

– В каком озере вы ее нашли? Далеко отсюда?

В озере Пинк, подумал Адамберг, где же еще?

– Продолжим завтра, – внезапно решил Лалиберте, поднимаясь. – А то ты вот-вот спустишь собак на квебекских копов. Я просто хотел поставить тебя в известность. Вам забронировали два

номера в гостинице «Бребеф», в парке Гатино. Годится?

– Бребеф – это фамилия?

– Да, одного француза. Он был упрям как мул, и ирокезы его сожрали – за то, что пытался вешать им лапшу на уши. Мы заедем за вами в два часа, чтобы вы успели отдохнуть.

Суперинтендант – снова сама любезность – протянул ему руку.

– И ты расскажешь мне историю с вилами.

– Если сумеешь услышать, Орель.

Вопреки благим намерениям, Адамберг не мог думать о поразительном совпадении, столкнувшем его с Трезубцем на другом конце света. Мертвецы путешествуют с быстротой молнии. Он почувствовал опасность в маленькой церкви в Монреале, когда Вивальди нашептывал ему, что Фюльжанс знает об охоте, и советовал ему быть осторожным. Вивальди, судья, квинтет, подумал он и провалился в сон.

Ретанкур постучала в его дверь в шесть утра по местному времени. Он только что принял душ и заканчивал одеваться, так что перспектива начать трудный день с беседы с лейтенантом ему не улыбалась. Он предпочел бы полежать и подумать – побродить среди миллионов клеточек своего запутавшегося мозга. Но Ретанкур уже села на кровать и поставила на низкий столик термос с настоящим кофе – где только она его нашла? – две чашки и свежие булочки.

– Взяла в кафе, – пояснила она. – Так мы сможем спокойно поговорить. Не хочу, чтобы рожа Митча Портленса испортила мне аппетит.

Ретанкур молча выпила первую чашку черного кофе и съела булочку. Адамберг не пытался помочь ей завязать беседу, но его молчание лейтенанта не смущало.

– Я вот чего не понимаю, – начала Ретанкур, утолив первый голод. – Мы в отделе никогда не слышали про убийцу с вилами. Полагаю, это старое дело, но, судя по тому, как вы посмотрели на убитую, оно затрагивает вас лично.

– Ретанкур, вам поручили это задание, потому что Брезийон не отпускает своих людей поодиночке. Но вы не обязаны выслушивать мои излияния.

– Не согласна, – возразила лейтенант. – Меня послали, чтобы защищать вас, но я не смогу этого сделать, если не узнаю правду.

– Я в этом не нуждаюсь. Сегодня передам информацию Лалиберте, и на этом все закончится.

– Какую информацию?

– Узнаете одновременно с ним. Он ее примет или не примет, но будет волен поступать с ней по своему усмотрению. А завтра мы уедем.

– Вы уверены?

– Почему бы и нет, Ретанкур?

– Вы умный человек, комиссар. Не делайте вид, что ничего не заметили.

Адамберг вопросительно посмотрел на нее.

– Лалиберте ведет себя совершенно иначе, – продолжила Ретанкур. – И он, и Портленс, и Филипп-Огюст. Суперинтендант обомлел, когда вы начали делать замеры. Он ждал чего-то иного.

– Вы правы.

– Думал, вы сломаетесь. Увидев раны и лицо жертвы. Потому и устроил представление в двух актах. Но все пошло не так, и это его смутило. Смутило, но не переубедило. Его люди тоже в курсе. Я не сводила с них глаз.

– А я ничего не заметил. Мне казалось, что вы сидите и скучаете в уголке.

– Военная хитрость. – Ретанкур снова налила кофе. – Мужчины не обращают внимания на некрасивых толстух.

– Неправда, лейтенант, я имел в виду совершенно другое.

– А я – именно это, – сказала она, небрежным жестом отметая его возражения. – Они не смотрят на бесформенную телку, она им неинтересна, и они о ней забывают. Я на то и рассчитываю. Добавьте сюда туповатое безразличие, сгорбленную спину, и можете быть уверены, что сами увидите все, а вас – никто. Это не всем дано, но мне всегда здорово помогало.

– Вы преобразовали вашу энергию? – улыбнулся Адамберг.

– В невидимость, – серьезно подтвердила Ретанкур. – Я наблюдала за Митчем и Филиппом-Огюстом – они обменивались знаками, как заговорщики. То же повторилось в ККЖ.

– В какой момент?

– Когда Лалиберте сообщил вам дату преступления. Вы не отреагировали, и это их разочаровало. Но не меня. Вы потрясающе хладнокровны, комиссар. Вы играли, но выглядело все очень натурально. Чтобы хорошо делать свое дело, я должна знать больше.

– Вам поручили сопровождать меня, Ретанкур.

– Я сотрудник отдела и выполняю свою работу. Я догадываюсь, что они ищут, но хочу узнать вашу версию. Вы должны доверять мне.

– А почему, лейтенант? Вы ведь меня не любите.

Неожиданное обвинение не смутило лейтенанта.

– Не очень, – подтвердила она. – Но это ничего не меняет. Вы мой начальник, и я выполняю свою работу. Лалиберте хочет вас подловить, он убежден, что вы знали девушку.

– Он ошибается.

– Вы должны доверять мне, – спокойно повторила Ретанкур. – Вы полагаетесь только на себя. Всегда, но сейчас это неправильно. Если только у вас нет серьезного алиби на вечер двадцать шестого октября, начиная с половины одиннадцатого.

– Так серьезно?

– Думаю, да.

– Меня подозревают в том, что я убил девушку? Вы бредите, Ретанкур.

– Скажите мне, вы ее знали?

Адамберг молчал.

– Скажите, комиссар. Тореро, который не знает своего быка, обречен на неудачу.

– Хорошо, лейтенант, я ее знал.

– Черт…

– Она караулила меня на перевалочной тропе с самого первого дня. Я не собираюсь объяснять вам, почему привел ее в номер в воскресенье. Но я это сделал. К несчастью для меня, она оказалась сумасшедшей. Через шесть дней она объявила мне о своей беременности и начала шантажировать.

– Плохо, – констатировала Ретанкур, беря вторую булочку.

– Она была полна решимости лететь с нами, последовать за мной в Париж, жить у меня и разделить мою жизнь, как бы я к этому ни относился. Старый индеец из племени утауэ, который живет в Сент-Агат, предсказал, что я – ее предназначение. Она вцепилась в меня зубами.